В мониторинге, который мы ведем с 2001 года (см. четыре отчета о результатах: за осень 2001-весну 2002, ноябрь 2002 - февраль 2003, сентябрь-декабрь 2003 и самый свежий - за сентябрь-октябрь 2004), религиозно ориентированный (т.е. направленный на конфессионально определяемые объекты) Язык вражды встречается не так уж часто по сравнению с Языком вражды, ориентированным этнически. Даже после захвата заложников в "Норд-Осте", осуществленном не только под сепаратистскими, но и под исламскими лозунгами, доля высказываний, интолерантных по отношению к исламу и мусульманам, была довольно мала: чуть более 5% высказываний, поддерживаемых авторами публикаций, а всего - менее 4%.

Подъем Языка вражды, практически неизбежный после такого масштаба трагедии, явно связанной в общественном сознании с этнической и конфессиональной принадлежностью его участников, оказался в целом заметно ниже, чем после "Норд-Оста", - и это замечательно. Но зато бросается в глаза опережающий рост именно религиозной интолератности. Из 205 проявлений Языка вражды, встреченных в довольно ограниченном по количеству СМИ мониторинге за месяц после Беслана (см. подробнее о самом мониторинге), 26 приходятся на объект "мусульмане". В процентном отношении это 12.7%, что, конечно, уступает объекту "чеченцы" - 28.8%, но обгоняет даже традиционно "популярный" объект "кавказцы как целое" - 11.7%.

Отметим, что здесь и далее объекты Языка вражды по классификации мониторинга берутся в кавычки, так как речь идет, строго говоря, не о реальных конфессиональных и этнических группах, а об их медиа-образах, пусть и имеющих высокую корреляцию с реальными группами, особенно в случае групп конфессиональных.

В иерархии объектов Языка вражды "мусульмане" ранее не поднимались выше седьмого места, не говоря уж о других конфессионально определяемых объектах ("католиках", "православных", "новых и малочисленных религиозных группах" и др.). Ситуация резко изменилась после Беслана. А ведь мы не включали в мониторинг многочисленные суждения о "ваххабизме", исходя из того, что этот термин почти всегда играет роль политической, а не конфессиональной (или субконфессиональной) идентификации.

Очень важно также, что по доле проявлений Языка вражды, осуждаемых (в той или иной степени) самими журналистами - авторами материалов (это бывает в случаях интервью и цитирования источников), "мусульмане" существенно уступают "чеченцам" - 12.5% против 27.1%. Иначе говоря, чеченофобия в два раза чаще рефлексируется и осуждается журналистами, чем исламофобия.

Не следует, правда, думать, что таково отношение именно и только к исламу. В последнем мониторинге есть и еще одна неожиданность - заметное место ранее очень редко встречавшегося объекта - "новых и малочисленных религиозных групп", к которым мы относим не только "новые религиозные движения", появившиеся в последние десятилетия (например, саентологов), но и не такие уж новые конфессии, такие как Свидетели Иеговы. Пусть отмечено всего 9 случаев за месяц, но ведь это больше, чем у столь популярных ранее "американцев" (6 случаев), а в целом это - фактически пятое место (после "чеченцев", "мусульман", "ингушей" и "кавказцев в целом"; у "иных этнических категорий" - 10, но ведь данная категория - это просто сумма по отдельным, не включенным в рубрикатор, этническим объектам). И - большая редкость - применительно к "новым и малочисленным религиозным группам" Язык вражды во всех случаях поддерживался авторами материалов.

Полученные нами данные непросто интерпретировать, да и выборка для надежных интерпретаций все-таки была маловата. Как объяснить резкий, в сравнении с пост-норд-остовским месяцем, рост исламофобии? Почему именно религиозные меньшинства стали вдруг объектом нападок и связано ли это как-то с собственно бесланскими событиями? На эти вопросы трудно дать определенные ответы, в том числе и из-за недостаточности данных. Можно лишь сделать некоторые предположения.

Прямой и существенной связи умножившихся выпадов против "сект" (как обычно называются относительно небольшие религиозные объединения, когда автор хочет охарактеризовать их негативно; кстати, сам термин "секта" мы не считали проявлением Языка вражды), с событиями в Беслане мы не нашли. Не было и каких-то событий, которые могли бы привлечь негативное внимание к конкретным меньшинствам. Можно предположить, что данный объект стал жертвой отмеченного нами уже после "Норд-Оста" эффекта: крупное событие влечет подъем интолерантности по отношению не только к "профильным" для данного события объектам, но и к целому ряду других, причем последующий спад Языка вражды касается "профильных" объектов в большей степени, чем остальных. Таким образом, одно событие ведет к общему и разнонаправленному повышению уровня Языка вражды. Видимо, исламофобия потянула на сей раз за собой рост интолерантности к "новым и малочисленным религиозным группам". Враждебность по отношению к ним, в отличие от таких объектов, как "католики" или иные достаточно респектабельные конфессии, является самым безответственным и потому легким способом проявлять религиозную интолерантность: конкретные конфессии редко откликаются на абстрактные рассуждения о "засильи сектантов", не откликаются и "привычные" к интолерантности к себе Свидетели Иеговы и еще некоторые меньшинства.

Более понятен ускоренный рост Языка вражды по отношению к "мусульманам". Прошедшие с атаки на башни-близнецы в Нью-Йорке и захвата "Норд-Оста" в Москве годы были наполнены активным обсуждением темы так называемой "исламской угрозы". Эта тема с разной степенью компетентности и подробности обсуждалась и обсуждается в прессе, на конференциях, в научных сборниках и просто на кухнях. Она обсуждается гораздо активнее темы чеченского сепаратизма, давно деградировавшей для большей части общества до уровня обмена краткими репликами о (не)возможности переговоров с Масхадовым. (В качестве нового и приятного исключения стоит назвать начатый совместно Полит.Ру и СПС проект Реконструкция Чечни) Видимо, именно подготовленность почвы и дала отмеченные нами всходы исламофобии в ситуации кризиса, хотя в стабильный период предыдущего мониторинга (за год и менее до нынешнего) цифры были весьма низки: около 2.5% - в сравнении с цифрами, приведенными в начале статьи.

Конечно, в Языке вражды по отношению к мусульманам по-прежнему большое место занимает обычная некорректность. Достаточно напомнить об употреблении слова "шахид(ка)" в значении "террорист-самоубийца", хотя российские муфтии и не только они, не раз напоминали, что слово "шахид" имеет совсем другое и очень позитивное для мусульман значение. Увы, изменить это новшество в русском языке вряд ли уже удастся, но ведь можно избегать его в СМИ, как избегают журналисты не менее устойчивой поговорки "незваный гость хуже татарина".


Однако большее место - не столько по количеству, сколько по значению - занимают рассуждения об "исламской угрозе" как таковой. В самом лучшем случае это звучит как "провокационный вопрос": "Если учесть, что все крупные теракты в мире организованы исламистами, значит ли, что ислам — это абсолютное зло?" [1]. Автор вопроса ждет отрицательного ответа, но попутно делает заведомо ложное утверждение (вспомним хоть взрыв в Оклахома-Сити).

Одни авторы требует от исламских лидеров осуждать терроризм. Казалось бы, благое пожелание, и хорошо, что многие исламские ученые и лидеры террор действительно осуждают. Но такое требование, звучащее извне ислама, является либо бестактным нажимом, либо предполагает, что эти не называемые обычно "лидеры" к чему-то террористическому причастны. Интересно, чтодругие авторы тем временем напоминают, что особо верить такому осуждению террора не стоит: мол, обмануть неверного - не грех [2]. В целом это выглядит не просто как вербально агрессивное поведение по отношению к исламу, но как типичная эмоциональная реакция на малопонятный и опасный объект.

Наиболее развернутым и известным примером такого рода рассуждений явилась известная статья диакона Андрея Кураева в "Известиях" от 15 сентября [3] (ранее была опубликована в екатеринбургской "Православной газете").

Кураев, задумываясь о "ответственности ислама" за террор, рассуждает сперва вполне корректно:

"Может быть, терроризм - это следствие искаженного понимания Корана. Но ведь именно Корана, а не книги о Винни-Пухе. И у истоков этого искажения стоят ученейшие исламские мужи (улемы), а не безграмотные арабские скинхеды. Исламский мир роднят с миром террора не плохие ученики, а отменные и популярные учителя! И если власти Саудовской Аравии только в мае 2003 года были вынуждены отстранить от должностей 1710 человек из духовенства - значит, проблема не в одиночках. При таких масштабах террористическая проповедь - это болезнь уже всего исламского сообщества".

Однако затем начинаются не мотивированные выше обобщения:

"И еще одна причина ответственности всего мусульманского мира за своих подонков в том, что изряднейшая часть мусульманского мира считает террористов не подонками, а героями".

"Мир ислама ответствен за исламский терроризм - хотя бы тем, что отказывается увидеть эту свою ответственность". И далее: "Не в терроризме виноват ислам, а в том, что недостаточно яростно защищает свою святыню - Коран - от фанатичных перетолкований".

В чем ошибка этих обобщений? Ведь действительно, для многих мусульман террористы - герои (например, не так давно наш поволжский муфтий Мукаддас Бибарсов полностью оправдывал покойного шейха Ясина и сравнивал его деятельность в действиями партизан в Великую Отечественную [4]). А ошибка в том, что "ислам" или "мир ислама" не существует как субъект политической или какой-то иной воли. Наверное, какие-то мусульманские деятели могут считать иначе и рассуждать о позиции исламской уммы в целом, но внешний и не связанный никакими исламскими представлениями наблюдатель (каковыми и являются большинство наших граждан и почти все авторы отмеченных в мониторинге статей) мог бы присмотреться и заметить, что в мире ислама нет никаких единых структур, нет общих для всех авторитетов, нет даже общепринятой системы ранжирования этих авторитетов. Следовательно, нет и быть не может никакой группы лиц, которая могла бы выступать от имени ислама в целом. Говорить же вне ислама об исламе как целом - значит либо некритически повторять (независимо от отношения) собственно мусульманские религиозные конструкции и представления, либо конструировать свои представления, неправомерно обобщающие эмпирический материал.

Такая ошибка приводит к возникновению фантомных отношений с "миром ислама", который критикуют, поносят, одобряют, планируют вступать с ним в какие-то отношения. На самом же деле, критиковать, осуждать или одобрять всегда следует конкретные организации, течения, группы, и только с ними практически возможно выстраивать какие бы то ни было отношения, плохие или хорошие.

Фантомное восприятие всегда чревато ксенофобией: ведь фантомный объект неизбежно, именно из-за своей нереальности, обладает какими-то малопонятными свойствами. Фантомное восприятие также подталкивает к фантомной политике, заведомо неэффективной в попытках и вражды, и дружбы.

Мы часто слышим, например, что "ислам - это религия мира". В этом случае решающее значение имеет то, кто произносит эту фразу. Если мусульманский деятель, в его устах она звучит как утверждение миролюбивости его собственных религиозных представлений, которую он хочет (и часто может) донести до какой-то части своих единоверцев. Это, помимо прочего, - очень позитивное с политической точки зрения действие. Если же те же слова говорит человек для ислама внешний, он делает некое религиоведческое обобщение, звучащее для слушателя по меньшей мере неубедительно. Ведь все мы знаем о существовании терроризма и отнюдь не оборонительных войн под лозунгами ислама - так что же имеет в виду этот человек? Или он игнорирует факты, или пытается сказать, что мусульмане, практикующие агрессивное насилие под исламскими лозунгами, - не мусульмане (часто прямо так и говорится). Но с какой стати слушатель/читатель должен верить такому оратору - разве он больший исламский авторитет, чем тот же шейх Ясин или множество других агрессивных имамов? Вот, слушатель/читатель и не верит. Если же он изначально был настроен по отношению к мусульманам подозрительно, то решит, что стал объектом недобросовестного манипулирования и лишь укрепится в своих негативных эмоциях. Так неоправданные обобщения, пусть и с лучшими намерениями, фактически разжигают ксенофобию.

Остается разве что добавить, что неправомерные обобщения возможны и случаются отнюдь не только в отношении ислама. Например, если кто-то напишет, что православные протестуют против присвоения гражданам ИНН (а такого рода заголовков можно встретить немало), это будет вопиюще грубым обобщением: в протесты против ИНН так или иначе вовлечена весьма незначительная часть православных верующих, а в конкретной статье речь идет, как правило, и вовсе о конкретной небольшой их группе. Даже позицию Патриарха Московского и Всея Руси не следует отождествлять с позицией всех русских православных: многие из них не согласны с ним по тем или иным вопросам. И дело для внешнего наблюдателя не в том, дозволяется ли такое несогласие канонами Церкви (как правило, дозволяется), а в том, что внешнему наблюдателю не стоит навязывать православным верующим необходимость следования канонам: не его это дело.


Вообще, всякое суждение светского человека о том, что должен или не должен делать человек религиозный именно в качестве такового, всегда чревато банальным навязыванием своей точки зрения, которое, в данном случае, является покушением на свободу совести. Например, на конференции "Свобода совести и светскость государства", которую Центр "Сова" провел 1-2 ноября 2004 года, встретились деятели либерального и секулярного толка с деятелями консервативными и православными. Надо признать, толерантность с обеих сторон была не всегда на высоте. Но особенно бросалась в глаза ситуация, когда люди, позиционирующие себя как не христиане и даже неверующие, убеждали православного священника в том, что он неверно понимает библейские заповеди. Конечно, в любой аудитории возможна дискуссия о Библии, но в аудитории внеконфессиональной она не должна переходить в поучение другого, как именно ему надлежит верить.

Это соображение имеет прямое отношение и к теме Языка вражды. Почти все религиозные учения принципиально интолерантны к другим религиозным и внерелигиозным учениям, так как опираются на представление о своей причастности к Абсолютной Истине. Современные каноны политкорректности предлагают выражать эту неизбежную интолерантность в смягченных формах, а то даже и не выражать вовсе, и исторически это оправданно: общество стремится не допускать новых религиозных войн. Многие верующие находят и религиозные обоснования для примирения религий и конфессий. Но ни поиски примирения, ни даже смягчение осуждения "ересей" и инаковерия ни в коем случае не могут становиться требованием ко всем верующим, так как в качестве требования это уже является покушением на свободу совести.

Между тем, вполне привычно встретить в прессе осуждение каких-то религиозных групп за резкие высказывания их лидеров или отдельных деятелей в адрес иных вероисповеданий или в адрес атеизма. И это осуждение основано на немалом числе фактов, когда религиозные деятели весьма резко высказываются о тех или иных категориях инаковерующих. Наиболее известны, опять же, взаимные обличения в российском мусульманском сообществе ("ваххабиты" и "традиционные мусульмане"), но совсем несложно найти и другие примеры.

Тут мы сталкиваемся с реальным противоречием между такими двумя ценностями светского и либерального (хотя бы отчасти) общества, как свобода совести и неприятие ксенофобии. В рамках этой небольшой статьи не имеет смысла даже начинать разговор о том, как искать баланс этих ценностей. Но важно хотя бы осознать наличие конфликта.

Пока же реальная ситуация от этого далека. Язык вражды как таковой уже многими осознается как проблема, но применительно скорее к этнической, чем к конфессиональной тематике. Но и осознание проблемы без размышлений о ее корнях не дает еще инструмента противостояния растущему "религиозному" языку вражды.


1. Варшавчик Сергей. Ведущий НТВ Соловьев: мне позвонили из Кремля и предложили провести митинг на Васильевском // Независимая газета. 2004. 20 сентября.

2.Об этом в частности, рассуждает Георгий Энгельгардт. См. Метелева Светлана. В паутине джихада // Московский комсомолец. 2004. 22 сентября.

3. Кураев Андрей. Как относиться к исламу после Беслана // Известия. 2004. 15 сентября.

4. Обращение Духовного управления мусульман Поволжья // Сайт "Ансар". 2004. Март.