Мы публикуем статью Г.Кожевниковой, написанную для газеты "Щит и меч". Статья была опубликована 27 октября 2005 г. (№40) под заголовком "Кто говорит на языке вражды".

Рост этнически окрашенной ксенофобии, который наблюдается в последние годы в российском обществе, находит свое отражение и в прессе. Зачастую этнически мотивированные конфликты не только отражаются, но всячески оправдываются, а иногда и прямо провоцируются прессой. Причем прессой не маргинальной, а респектабельными тиражными изданиями федерального и регионального уровня. Этот процесс наглядно виден на примере мониторинга языка вражды в российских СМИ, который на протяжении уже нескольких лет проводит Информационно-аналитический центр "СОВА" (Подробнее см. http://xeno.sova-center.ru).

Под "языком вражды" мы понимаем любые некорректные высказывания в адрес этнических и конфессиональных групп или их представителей как таковых. Язык вражды варьируется от самых жестких, по сути, криминальных (открытых призывов к насилию или дискриминации), форм до наиболее мягких, которые являются скорее результатом журналистской небрежности, нежели целенаправленной дискредитацией группы. Такой, относительно мягкой, формой языка вражды следует считать и немотивированное упоминание этничности в криминальной хронике.

Спор о том, являются ли ксенофобные публикации отражением негативных этнических стереотипов или же инструментом, при помощи которого эти стереотипы создаются, возможно, оправдан в отношении большинства видов языка вражды, по которым мы квалифицируем подобные высказывания (а видов в нашем рубрикаторе 16). Журналисты, как и остальные члены общества, могут находиться в плену неких ложных представлений, которые затем воспроизводятся в их материалах. Однако немотивированное упоминание этничности (или, как часто говорят, "национальности") в криминальной хронике является едва ли не единственным видом языка вражды, при помощи которого СМИ сами явно формируют эти настроения.

Подчеркнем, речь идет именно о беспричинности подобных акцентов. Например, мы не считаем проявлением языка вражды упоминание о "темнокожести" банды мошенников, выдававших себя за африканских дипломатов (эпизод осени 2004 года). Но наш многолетний опыт показывает, что такие случаи единичны. Чаще всего этническая принадлежность не имеет никакого отношения к преступлению и тем не менее, она всячески подчеркивается журналистом.

Наиболее яркими примерами подобных публикаций, в которых отчетливо виден механизм манипуляции общественным сознанием являются две заметки, появившиеся в разное время в различных концах России.

20 февраля 2004 г. одна из популярных московских газет опубликовала заметку из трех коротких абзацев. Под заголовком "Милиционеров резали и били гости столицы" были объединены два происшествия, в которых пострадали сотрудники милиции. В первом происшествии "стражи порядка обратили внимание на молодого кавказца, который вел себя крайне нервно... Армянин буркнул что-то нечленораздельное... Вообще, армянин вел себя крайне агрессивно - не исключено, что он находился под воздействием наркотиков". Второе происшествие, участниками которого были приезжие из Волоколамска, излагается следующим образом: "Злодеи избили милиционера, забрали из кобуры табельный ПМ и убежали... Ребят нельзя назвать отпетыми преступниками - просто они выпили лишнего и неадекватно среагировали на милиционеров. Кстати, задержанный драчун уверяет, что принял лейтенанта за бандита". Как видим, объективно эти события очень похожи, но этничность волоколамцев осталась их частным делом.

Год спустя в одной из владивостокских газет в криминальной хронике были изложены два тоже практически идентичных криминальных эпизода (похищение мобильного телефона, сопровождаемое избиением пострадавших). Только в одном случае действует "группа молодых людей", они же "четверка "отважных", а во втором - "два кавказца", они же "гордые горцы".

Нетрудно догадаться, что яркий, а главное, визуально хорошо представляемый образ "агрессивного армянина" или "гордого горца" гораздо лучше отпечатается в сознании читателя, нежели образ каких-то "ребят", которые "просто выпили лишнего".

Чтобы представить, как прочно укореняется и как активно подпитывается представление о "нерусской" преступности в России, достаточно взглянуть на результаты нашего мониторинга прессы: в 2001 г. подобных публикаций было всего 6% от общего количества негативных высказываний, в 2002 г. - уже 31%, в 2003 - 33%, а в 2004 г. - 38%. После такого "информационного удара" любые рассуждения о том, что "преступность не имеет национальности" остаются пустыми заявлениями: если изо дня в день упоминать о том, что преступление совершают люди конкретной этнической группы, а затем заявить, что большинство преступлений в Москве, совершают, скажем, "кавказцы", никаких доказательств это уже не потребует. А чиновника или милиционера, заявляющего обратное, в лучшем случае заподозрят в некомпетентности, а в худшем - припишут ему высказывания, которых тот не произносил. Например, представители ГУВД Москвы, в том числе и его руководитель генерал-лейтенант Владимир Пронин, неоднократно заявляли: в обществе существует ложный стереотип о том, что большинство преступлений в Москве совершаются "кавказцами": "Да, иногородняя преступность в Москве - 45%. Но это необязательно кавказцы, мигранты. Совершают криминал у нас в основном калужские, тульские, ивановские жители, которые освободились из мест лишения свободы". Уже через день после одного из таких заявлений весьма респектабельная российская газета опубликовала статью о миграционных проблемах Москвы, изобилующую некорректными этническими обобщениями и при этом анонсированную, со ссылкой на московское ГУВД, следующим образом: "...На двух москвичей приходится одни нелегальный мигрант, от которого можно ждать чего угодно, 45 процентов преступлений, совершаются иногородними" (пунктуация оригинала). Стоит ли после этого удивляться публикациям неофашистских листков?

Проблема адекватной передачи информации возникает даже на уровне вполне официальных заявлений. Например, 30 марта 2005 г. губернатор Красноярского края А.Хлопонин заявил: "Мы гостям, конечно, рады. И национализм нам претит. Но статистика неумолима: в ушедшем году, например, согласно данным ... управления по делам миграции ГУВД края,... каждое пятое преступление в крае совершалось таджиками .... Хотя в крае их проживало всего восемь с половиной тысяч человек". А между тем, краевое ГУВД заявляло совсем не об этом: говорилось, что такая статистика верна лишь для преступлений, совершенных в крае иностранными гражданами, а не для всех преступлений, как это преподнес А.Хлопонин. Таким образом, всего лишь одно слово, упущенное губернатором, "увеличило" криминальную "этническую" статистику в разы. На каком этапе это слово "выпало" при подготовке речи, не так и важно, главное - вряд ли у читателя возникли какие-нибудь сомнения. Есть ведь доверие к слову губернатора, да и к печатному слову как таковому.

Традиция упоминания этничности участников криминальных эпизодов поддерживается и самими журналистами, и правоохранительными органами. Нередки случаи, когда, получая криминальную сводку, журналист превращает "гражданина Узбекистана" в "узбека", а "уроженца дагестанского села" в "дагестанца по национальности" (хотя такой "национальности" и вовсе нет). Однако зачастую это упоминание идет от самих правоохранительных органов и лишь добросовестно цитируется газетами. Например, в 2002 и 2004 г. специально для анализа криминальной хроники в наш мониторинг была включена телепрограмма "Петровка, 38". И если в 2002 г. в ней было отмечено три подобных высказывания за 4 месяца, то в 2004 г. - те же три высказывания, но уже за месяц. Если же при этом учесть, что в целом по федеральным СМИ в 2004 г. отмечался резкий, почти вдвое, спад языка вражды, то динамика выглядит еще более неутешительной.

Все это не столь безобидно, как может показаться на первый взгляд. 2004 г. принес нам не один пример, когда именно под предлогом борьбы с "этнической преступностью" в различных регионах России вспыхивали межэтнические конфликты и даже погромы (подробнее об этом - см. на том же нашем сайте). Есть и еще один, пока не осознанный и не артикулированный аспект негативного влияния подобных публикаций. Именно они, как ничто другое, способствуют формированию представлений, из-за которых многие граждане России не воспринимаются как россияне. Речь в первую очередь идет об уроженцах Северного Кавказа, но не только о них. Например, дагестанцы нередко упоминаются в ряду "других приезжих из СНГ", а иногда в некоторых популярных, подчеркнем, изданиях, можно встретить даже такие пассажи: "Жулики сидят. Оказались ими двое кавказоязычных россиян...и... якут. Все они находились в Нижнем Новгороде нелегально, по транзитной визе". Какая виза нужна россиянам на Волге? Как вообще такие авторы представляют себе карту России?

К сожалению, ни читательское, ни журналистское сообщество долгое время никак не противостояли появлению и более ксенофобных публикаций, не говоря уже о такой "мелочи" как криминальная хроника.

Только после трагедии такого масштаба, как Беслан, когда была осознана опасность этнических погромов, началось активное обсуждение проблемы языка вражды не в экспертном, а в самом журналистском сообществе. Возможно, наиболее четко сформулировала это ведущая программы "24" (REN-TV) Ольга Романова: "В атмосфере того ужаса, который происходит в стране, повышается ответственность за неправильное слово. Сегодня произнесешь слово "теракт", как завтра начнется война против чеченцев... И эти покалеченные люди будут на твоей совести".

Однако насколько активна и продолжительна будет эта дискуссия, да и не запоздала ли она, сказать сложно.

Тем не менее, активное обсуждение проблемы языка вражды, постоянное указание на недопустимость обвинений, унизительных и оскорбительных заявлений в адрес этнических групп, является, на наш взгляд, одним из способов противодействия формированию и распространению ксенофобных настроений в обществе.