Страсбургский суд признал незаконными предостережения о недопустимости экстремистской деятельности, объявленные правозащитникам Карастелевым за демонстрирование плаката и общение с подростками на пикете.
6 октября 2020 года Европейский суд по правам человека опубликовал решение по делу "Карастелев и другие против России". Жалобу подавали новороссийские правозащитники Вадим и Тамара Карастелевы (умерла в 2011 году), а также их организация Новороссийский комитет по правам человека (НКПЧ).
В апреле 2009 года Тамара и Вадим Карастелевы, директор и заместитель директора НКПЧ, провели два публичных мероприятия в знак протеста против закона Краснодарского края "О мерах по профилактике безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних". На первом пикете они держали плакат "Свободу не дают, свободу берут", а во время второго с ними беседовали два подростка. Родители подростков подали жалобы в прокуратуру, утверждая, что Карастелевы проводили "агитационные действия" среди несовершеннолетних, в том числе на территории школы, и что во время пикета они призывали подростков участвовать в следующих протестных акциях. В прокуратуре Карастелевы заявили, что НКПЧ как организация не имеет отношения к акциям протеста и что они не вели агитационной работы со школьниками. Жалобы на Карастелевых и НКПЧ также подали муниципальные власти.
После этого, 21 мая, прокуратура объявила два предостережения о недопустимости нарушения законодательства Карастелевым (как заявила позже прокуратура, Тамаре Карастелевой предостережение не было должным образом объявлено и потому не влекло за собой правовых последствий), а в адрес НКПЧ вынесла предупреждение о недопустимости нарушения антиэкстремистского законодательства и представление об устранении нарушений такового.
Уже после этого по запросу прокуратуры плакат "Свободу не дают, свободу берут" был исследован двумя специалистами. Кандидат философских наук В.А. Рыбников заключил, что он имел экстремистский характер: правозащитники, на его взгляд, поняли свободу как "свободу без границ", которая "очень выгодна" "для США как стратегического противника России", поскольку "порождает преступность и наркоманию". Директор муниципального учреждения "Центр социально-психологической адаптации" психолог Светлана Гузева сочла высказывание, размещенное на плакате, провокационным; с ее точки зрения, оно могло быть воспринято несовершеннолетними как призыв к активному сопротивлению властям.
В июне 2009 года Тамара Карастелева обратилась в суд с жалобой на полученные прокурорские акты. Во время слушаний прокурор представил суду заключения специалистов. В результате Октябрьский районный Краснодара 24 июня отклонил жалобу Карастелевой. Она подала апелляционную жалобу в краевой суд, утверждая, что: подростки не видели плакат, поскольку он на соответствующем мероприятии не демонстрировался; суд первой инстанции не учел, что Карастелевы действовали как частные лица, а не руководители НКПЧ; заключение специалиста не являлось судебной экспертизой, в которой Карастелевы могли бы поучаствовать, предложив экспертное учреждение и направив туда свои вопросы, заключение это не было приобщено в качестве доказательства по какому-либо делу, в результате чего не могло быть изучено в состязательном процессе, кроме того, в Гражданском процессуальном кодексе (ГПК) такая форма доказательства как заключение специалиста, вообще не было описано. Тем не менее, 3 сентября 2009 года Краснодарский краевой суд утвердил решение нижестоящей инстанции, лишь удалив из его текста упоминания Вадима Карастелева. Последний безуспешно пытался обжаловать решение краевого суда в кассационном порядке. В то же время Приморский районный суд Новороссийска отклонил жалобу Карастелева на предостережение, объявленное лично ему, сославшись на то, что Октябрьский суд Краснодара уже разрешил этот вопрос, рассматривая жалобу его жены; в ноябре краевой суд утвердил решение Приморского районного суда.
В августе того же года Тамара Карастелева как представитель НКПЧ попросила прокуратуру уточнить, какие именно нарушения законодательства требуется устранить, на что получила ответ, что достаточным будет применение дисциплинарных наказаний. После этого Тамара Карастелева покинула пост директора НКПЧ, о чем и сообщила прокуратуре.
При этом еще в июне директор школы пожаловался, что Карастелевы вели пропагандистскую работу со школьниками и 25-26 мая, то есть уже после получения предостережений и предупреждения. После этого прокурор Новороссийска обратился в суд с иском о ликвидации НКПЧ, однако в сентябре отозвал его, поскольку подавать иск должна была краевая прокуратура.
3 марта 2010 года Карастелевы и НКПЧ подали жалобу в ЕСПЧ.
Рассматривая первую часть жалобы, касавшуюся предполагаемого нарушения ст. 10 Европейской конвенции по правам человека, которая защищает право на свободу выражения мнения, ЕСПЧ прежде всего определил, что все упомянутые прокурорские акты действительно представляли собой вмешательство в это право (предостережение и представление НКПЧ Страсбургский суд также расценил как вмешательство в свободу выражения Тамары Карастелевой).
Далее ЕСПЧ рассмотрел вопрос о том, было ли это вмешательство основано на законе. Не споря с тем, что формально акты прокурорского реагирования отсылали к конкретным нормам права, заявители утверждали, что применение этих норм не было предсказуемым: невозможно было предположить, что сама по себе критика какого-либо закона может подпадать под эти нормы, сформулированные к тому же чрезмерно широко. С точки зрения ЕСПЧ в вопросе квалификации действий Карастелевых как несущих экстремистскую угрозу есть два пересекающихся аспекта. Первый состоит, собственно, в том, знали ли и могли ли узнать заявители, получив, при необходимости, юридическую консультацию, что их действия, связанные с осуществлением свободы выражения, могут привести к применению против них антиэкстремистского законодательства, поскольку создают риск дальнейшей экстремистской деятельности в виде "воспрепятствования законной деятельности органов государственной власти" (как сформулировала это прокуратура). Второй аспект касается того, содержало ли российское законодательство меры правовой защиты против произвольного вмешательства властей в свободу выражения мнения.
Заявители отмечали, что использованная прокуратурой формулировка о "воспрепятствовании" законной деятельности органов власти слишком расплывчата. Напомним, федеральный закон "О противодействии экстремистской деятельности" позволяет объявлять предостережения "при наличии достаточных и предварительно подтвержденных сведений о готовящихся противоправных действиях, содержащих признаки экстремистской деятельности". Как отметил ЕСПЧ, термин "воспрепятствование" в определении экстремистской деятельности используется только в связи с насилием или угрозой его применения. Заявители указывали, что примененная формулировка допускала неоправданно широкое толкование и позволяла из самого акта реализации свободы выражения мнения сделать вывод о том, что готовятся некие действия по воспрепятствованию работе органов власти, без необходимости уточнения, в чем именно они будут состоять. Этот довод не оспорила российская сторона и в своей позиции по делу. ЕСПЧ пришел к выводу, что интерпретация и применение этого понятия с точки зрения ст. 10 Конвенции проблематичны.
Процедура вынесения предостережения по российскому законодательству направлена на предотвращение преступления в случае, когда у прокуратуры есть информация о его подготовке. Таким образом, в терминологии Конвенции речь идет об ограничении свободы выражения мнения "в целях предотвращения беспорядков и преступлений". Однако, подчеркивает ЕСПЧ, речь должна идти о реальном риске совершения конкретного преступления определенной тяжести; должно быть определено, кто конкретно готовит такое преступление экстремистской направленности; должно быть установлено, что этот риск связан с высказываниями или действиями того, кому выносится предостережение (однако никаких подобных ограничений в российском законодательстве нет, отметил Страсбургский суд).
ЕСПЧ также упомянул вывод Европейской комиссии против расизма и нетерпимости (ЕКРН, ECRI), которая в своей позиции по жалобе подчеркнула, что для запрещения высказывания как подстрекательского (в частности в уголовном процессе) должно быть установлено, что оно создает неизбежный риск опасных последствий в виде насилия; подстрекательство же подразумевает наличие явного намерения спровоцировать акты насилия, дискриминации и т. п. По мнению ЕСПЧ, предостережение не эквивалентно уголовному преследованию, но действительно неясно, использовали ли российские власти четкие и предсказуемые критерии для определения вероятности угрозы для органов власти в результате действий Карастелевых. Кроме того, ЕСПЧ напомнил, что при вмешательстве в свободу выражения мнения следует рассматривать в комплексе множество факторов, включая контекст высказывания, характер формулировок, вероятность наступления тяжких последствий, напряженность общественно-политической обстановки, возможность интерпретации высказывания в качестве призыва к насилию и т. п. Ничего из перечисленного прокуратура в случае Карастелевых не сделала.
ЕСПЧ отметил, что в то время как призывы к воспрепятствованию законной деятельности государственных органов сами по себе по российскому закону относятся к экстремистской деятельности и могут быть расценены как преступление, совершенно неясно, как отличить преступный призыв к экстремистской деятельности от такого, за который последует только предостережение или предупреждение. В отсутствие четких критериев, таким образом, невозможно провести и различие между преступным призывом к насильственному воспрепятствованию деятельности госорганов, аналогичным лозунгом, за который будет объявлено предостережение, и лозунгом, распространение которого вообще не повлечет за собой правовых последствий. ЕСПЧ пришел к выводу, что эта неопределенность сказывается на степени предсказуемости применения антиэкстремистской нормативной базы, подавляет свободу выражения мнения и создает слишком широкое поле усмотрения исполнительной власти (хотя прокуратура в России формально к исполнительной власти не относится – прим. Центра "Сова"). Таким образом, ЕСПЧ решил, что российское законодательство не предоставляло (по крайней мере, в 2009 году) мер правовой защиты против произвольного вмешательства властей в права, гарантированные ст. 10 Конвенции.
Эти выводы ЕСПЧ распространил также на предупреждение и представление, адресованные Тамаре Карастелевой, подчеркнув, что Россия не обосновала необходимость принятия таких мер прокурорского реагирования, тем более, что речь шла об индивидуальном осуществлении права на свободу выражения мнения, а не о деятельности НКПЧ.
Отдельно ЕСПЧ рассмотрел вопрос о том, были ли доступны заявителям средства защиты пост-фактум и обеспечивали ли они защиту от произвола и неограниченного применения власти внесудебным органом. Процедуру обжалования в порядке ст. 25 действовашего тогда ГПК Страсбургский суд уже рассматривал в деле "Лашманкин и другие против России". Он отмечал, что рассмотрение жалобы сводилось к изучению законности оспариваемого акта или меры, то есть к вопросу о том, действовал ли орган власти в пределах своей компетенции и в соответствии с установленной законом процедурой, а также отвечало ли его решение требованиям закона. Как указывал Верховный суд России, судебные органы не имели полномочий оценивать по существу обоснованность решений, принятых тем или иным органом в пределах своей компетенции. Иными словами, российские суды не были обязаны изучать вопрос о необходимости в данном случае вмешательства в реализацию права на свободу выражения мнения в демократическом обществе, в том числе, о насущной общественной потребности и пропорциональности ограничения этого права, и таким образом не применяли стандарты, соответствующие принципам Конвенции. В то же время, с точки зрения ЕСПЧ, и в случае Тамары Карастелевой рассмотрение жалобы в порядке ст. 25 ГПК должно было бы затронуть вопрос о наличии в законе "О противодействии экстремистской деятельности" достаточных гарантий от его произвольного применения. Объем полномочий прокурора был такой, что заявительница столкнулась с существенными препятствиями в изложении аргументов о незаконности решений прокуратуры и о том, каким образом эти решения нарушали право на свободу выражения мнения, заметил ЕСПЧ.
Если же рассмотреть обстоятельства дела Карастелевых, то выяснится, что единственное конкретное заявление об их фактических действиях касалось разговора с двумя подростками и демонстрирования плаката "Свободу не дают, ее берут". Прокуратура сочла, что этот лозунг и адресованный подросткам призыв посещать акции протеста против нового закона равен "призывам к антиобщественным действиям, что выражается в неподчинении закону и органам власти"; и что такое продолжение такого поведения "может повлечь за собой в дальнейшем совершение экстремистских действий, направленных на воспрепятствование законной деятельности органов государственной власти на территории г. Новороссийска". По мнению ЕСПЧ, даже если принять версию властей о том, что Карастелевы призывали подростков участвовать в акциях и при этом держали плакат, следует счесть натянутым вывод о том, что демонстрирование плаката в сочетании с высказываниями Карастелевых могли побудить к воспрепятствованию закону или неповиновению властям путем сопротивления и, тем более, путем насилия. Напротив, из объяснения одного из подростков следовало, что он был достаточно зрелым и критически воспринимал как события, так и мнения других.
Прокурор не указал также, кто именно мог перейти к предосудительным действиям: кто-то из Карастелевых или третьи лица (упомянутые подростки, другие подростки или взрослые). Из закона "О противодействии экстремистской деятельности" следует, что предостережения вручаются только в случае "готовящихся" противоправных действий, однако неясно, чем можно было бы подтвердить довод прокурора о том, что в данном случае такая подготовка имело место. Ничем в документе не подтверждается мысль о угрозе насилия (которая обязательна для вынесения такого предостережения), непонятно и что конкретно подразумевалось под угрозой воспрепятствования деятельности властей, добавил ЕСПЧ.
Отдельно ЕСПЧ указал, что Карастелевы подростков по сути не подстрекали: их пикеты были, с точки зрения Страсбургского суда, законными и мирными, они не преследовали цели общения с несовершеннолетними и не вторгались в их личное пространство; напротив, двое подростков в возрасте 15 и 16 лет сами подошли и заговорили с ними. При этом пикеты были посвящены общественно значимому вопросу принятия нового регионального закона и необходимости его изменения. С точки зрения ЕСПЧ, критика законов относится к нормальной общественной дискуссии.
Таким образом, по мнению ЕСПЧ, в действиях Карастелевых невозможно было обнаружить угрозу воспрепятствования властям (как и реальную угрозу насилия). Не было показано, каким образом их поведение могло прямо или косвенно привести к нарушению порядка, например, в форме беспорядков, препятствующих деятельности властей в Новороссийске, или создавало риск совершения какого-либо преступления.
Следовательно, решил Страсбургский суд, российское законодательство и правоприменение не были предсказуемыми и не предоставляли достаточной защиты от произвольного использования. Значит, имело место нарушение ст. 10 Конвенции: вмешательство в право Карастелевых на свободу выражения мнения не было основано на законе.
Вторая часть жалобы была посвящена нарушению ст. 6 Конвенции, которая касается права на справедливое судебное разбирательство: соответствующую претензию выдвинул Вадим Карастелев, не сумевший обжаловать объявленное ему лично предостережение. Страсбургский суд отметил, что предостережения супругам, были почти идентичны, однако об ответственности каждый был предупрежден по отдельности. Таким образом, предостережение, объявленное Вадиму Карастелеву, являлось вмешательством в его собственное право на свободу выражения, и тот факт, что он был ограничен в праве на доступ к суду, явился нарушением ст. 6 Конвенции.
Жалобы на нарушение ст. 13 (право на эффективное средство правовой защиты) в сочетании со ст. 10 Конвенции, ст. 2 Протокола № 7 к Конвенции (право на обжалование), жалобу Тамары Карастелевой по ст. 6 Конвенции ЕСПЧ оставил без рассмотрения. Он также отклонил жалобу от имени НКПЧ.
В результате ЕСПЧ обязал Россию выплатить Вадиму Карастелеву три тысячи евро в качестве компенсации морального вреда и 850 евро Европейскому центру защиты прав человека (EHRAC) за услуги перевода. В удовлетворении требования о компенсации прочих судебных расходов Страсбургский суд отказал. Сын Тамары Карастелевой Дмитрий, ставший заявителем после смерти матери, не выдвигал требований компенсации морального вреда.
