В 2015 году в России 216 человек были осуждены за экстремистские высказывания в Интернете, и 43 из них получили реальные сроки. А 16 человек лишили свободы просто «за слова» без каких-либо других отягчающих обстоятельств. Об этом говорится в докладе информационно-аналитического центра «Сова», который проводит мониторинг применения антиэкстремистского законодательства. При этом в 2014 году эти показатели были почти в два раза меньше - всего осужденных было 145, и 18 из них оказались в тюрьме. Причем правомерность ряда приговоров вызывает сомнения у экспертов-аналитиков. Директор информационно-аналитического центра «Сова» Александр ВЕРХОВСКИЙ рассказал «НИ», почему в России все чаще сажают за «экстремистские высказывания» в Интернете, нужна ли такая суровость наказания и как усложнит ситуацию антиэкстремистский «пакет Яровой».

– В 2015 году рекордное число человек отправили за решетку из-за высказываний в Интернете, которые сочли экстремистскими. Как минимум девять из них вы считаете неправомерными. Чем можно объяснить такое стремление лишить человека свободы?

– Это действительно очень суровое наказание. Но закон допускает лишение свободы за высказывание в любой европейской стране. Россия тут не является исключением. Но понятно, что это должно происходить в каких-то исключительных случаях, когда эти высказывания были особенно опасны. Дело не только в том, что именно было сказано, но и кем, в каких обстоятельствах, а также кому. Все это должно учитываться судом. С этим у нас большие проблемы. Например, к лишению свободы был приговорен небезызвестный персонаж Тесак (лидер неонацистского движения «Реструкт!» Максим (Тесак) Марцинкевич) за публикацию нескольких роликов, в которых он ясным русским языком призывал к применению насилия. У него такая аудитория, что они это явно не пропустили мимо ушей. И это очень опасное действие. В этой ситуации можно счесть, что лишение свободы — уместное наказание. Тем более что это происходит не первый раз. Но бывают случаи, когда человек написал какую-то гадость, но это не из ряда вон выходящее. Надо же учитывать общественную опасность, а не сажать всех подряд.

– А то, что в России наказывают за репост видео, картинок, фотографий, -  это правомерно?

– Проблема не в том, откуда взята картинка. Репост — это цитата. Можно ли человека осудить за цитирование? Однозначно нельзя ответить на этот вопрос. Все зависит от того, в каком контексте эта выдержка была приведена. Можно привести цитату из Адольфа Гитлера и написать, что посмотрите какие ужасы. А можно прокомментировать: поступайте, как говорил великий вождь. Это совершенно разные случаи. И суд должен принимать это во внимание. Но, к сожалению, в подавляющем большинстве случаев, о которых мы знаем, контекст не рассматривался. Просто в случаях с соцсетями сложность в том, что люди делают репост и никак не комментируют. Следователь по идее в такой ситуации должен был бы почитать другие посты того же автора, что он еще пишет. Но этого никто не делает. У нас были такие случаи. Самый известный, когда Константин Жаринов репостил обращение «Правого сектора», которое было, конечно, незаконным. Но если почитать самого автора, то он их взгляды не разделяет, а просто пишет книги о разного рода радикальных группировках, потому что он занимается исследовательской работой. И в этом репосте не было никакой пропаганды «Правого сектора». И любому читателю Жаринова это было понятно. Но только не следователю, который занимался этим делом. И с юридической точки зрения это и есть главная проблема, которая должна быть разрешена.

– Кто должен вмешаться в эту ситуацию?

– Нам нужно разъяснение Верховного суда. Невозможно буквально все прописать в законе. Тем более что статьи УК РФ коротко формулируются. Но к ней могут прилагаться пояснения Верховного суда по сложившейся практике, которой сейчас, к сожалению, накопилось немало. И ВС мог бы обратиться к этой теме. Я просто думаю, что там не очень хорошо понимают, как вообще существует Интернет. Но другого выхода нет. Они должны сослаться на собственное решение 2010 года о цитировании, что оно было применимо и к социальным сетям. У нас должен доказываться умысел. А как его доказывать? Нужно контекст изучать. Так всегда умысел и доказывается, никто же не проводит сеанс гипноза, чтобы выяснить, что хотел преступник совершить. Но этого всего не сделано. Может быть, еще нужны и разъяснения Генпрокуратуры для своих сотрудников, чтобы они, когда проверяют дела, проверяли, доказан умысел или нет. И если нет, то возвращали бы обратно следователю. Это изменило бы картину, потому что сейчас эти дела просто штампуют.

– Большинство дел было возбуждено за размещение информации в сети «ВКонтакте». За два года 207 человек привекли к ответственности. У нас преступников ловят только в соцсетях?

– Так это же легче всего. Искать в сети очень удобно. Но в реальной жизни надо искать преступников. Сеть — это инструмент, хорошее подспорье. А оперативники его используют как единственный способ борьбы. Почти половина приговоров была вынесена за публикацию каких-нибудь видеороликов. Причем эти люди их не снимали, не выкладывали, просто брали в Интернете. И вместо того, чтобы найти участников видео, тех, кто их снимал, наказывают просто разместивших ссылку. Под «горячую руку» оперативников попадают и случайные люди, когда правоохранительным органам надо срочно найти экстремистов да открыть пару дел. Отчетность-то должны наращивать. Это же не трудно зайти «ВКонтакте». Особенно, если заглянуть в определенные сообщества. И за 10 минут в соцсети оперативники находят «нужного» экстремиста. Любой бы справился с этой задачей.

– А усложнит ли ситуацию с неправомерным и жестким наказанием за высказывания в Интернете антиэкстремистский «пакет Яровой»?

– Здесь все гораздо сложнее. Закон якобы принимали для борьбы с экстремизмом и терроризмом, но пострадают очень многие. Применительно к Интернету возникает серьезная проблема слежки. И это касается уже не только борьбы с экстремизмом. Хранение телефонных звонков, переписки в Интернете — это касается всех людей. А не только гипотетических террористов или экстремистов. Если принимается новый закон явно репрессивного толка, то правоохранительная система понимает это как сигнал, что власть хочет от нее большей активности. Сигнал, конечно, неформальный. В какой степени это ухудшит нынешнее положение, сложно сказать. Но этот закон точно отразится даже на людях, которые никакого отношения не имеют к критике власти. Например, статья о недоносительстве. Это же вопиющая вещь. У нас не было такого с начала 90-х. И главное, что это невозможно нормально применять. С одной стороны, если человек знает, что готовится преступление, он должен сообщать в полицию. Но одно дело моральная обязанность, другое — уголовная ответственность. Там написано, что, если человек достоверно знает о готовящемся теракте, он должен сообщить в полицию. А как гражданин может знать, что действительно готовится теракт. Даже если допустить, что человек видит соседа по коммуналке, который изготавливает бомбу, как он узнает, что тот собирается свести счеты с кем-либо, а не устроить теракт? Несообщение об убийстве не является при этом преступлением? А только несообщение о теракте? Это абсолютно невыполнимо и приведет к массе злоупотреблений.

– А как быть с законом о профилактике правонарушений, который уже с сентября заработает, когда не только полицейские, а общественники и дружинники смогут ставить человека на профучет?

– Если закон читать буквально, тот факт, что поставили на учет человека, ничего не значит. Он может об этом даже и не знать. Но на практике все оказывается иначе. Крайний случай — это Дагестан, где система учета стала просто основой для бурной репрессивной деятельности. На центральной России это тоже отразится. Есть примеры. Была система «сторожевого» контроля, ее в середине 2000-х внедрили как раз, чтобы учитывать всяких потенциальных экстремистов. Сперва никто ее не замечал. А потом, стоило активистам из «списка» куда-то поехать, их дружно снимали с поездов. Таких случаев было немало, потом это обжаловали в ЕСПЧ, и система прекратила свое существование. Но она к нам может легко вернуться. Вначале все выглядит невинно, а потом будут нарастать репрессивные вещи. И вот этого следует опасаться.

Анастасия Иванова