Группа исследователей из Высшей школы экономики выступила с большим докладом «Терроризм: недопустимость оправдания. Исторические, этические и правовые аспекты».
Доклад в целом является произведением скорее публицистическим, чем экспертным, слишком много ссылается на художественную литературу вместо исследований по терроризму, и к тому же он просто плохо отредактирован. Поэтому с ним сложно и, видимо, не стоит спорить в частностях.
Однако такой публицистический демарш со стороны большой группы сотрудников ВШЭ все же заслуживает внимания. Причем не как реакция на публичные высказывания Гасана Гусейнова – в этом ключе доклад, несомненно, получит свои отклики, – а как важное публичное высказывание по следам приговора Светлане Прокопьевой.
Авторы доклада не отсылают к ее делу. Они вообще лишь вскользь и с ошибками говорят о юридических аспектах проблемы. Собственно, они вообще рассуждают, в сущности, не о праве, не об истории, не о социологии. Они рассуждают об общественной морали. И именно в этой сфере они делают утверждение, которое прямо касается дела Прокопьевой и всех возможных подобных дел в будущем. Это утверждение можно суммировать просто: о террористах и какой бы то ни было их деятельности нельзя говорить ничего хорошего, с терроризмом не должна возникать никакая положительная коннотация. Это утверждение делают не они первые, но тем более оно нуждается в обсуждении.
Терроризмом авторы доклада называют политически мотивированное и целенаправленное применение насилия против гражданских. Нельзя сказать, что такое понимание термина соответствует его правовому пониманию: по той простой причине, что общепринятого правового понимания терроризма в мире нет, а российскому определению оно не соответствует тоже. Но для общественной дискуссии такое определение вполне подходит, главное – его последовательно придерживаться.
Авторы пишут: «сами террористы полностью отдают себе отчет в том, что их жертвы не виноваты в тех проблемах, которые с помощью этих жертв пытаются решить». Видимо, это означает, что из понятия теракта как «нападения на гражданских» авторы неявно исключают, например, покушения народовольцев на царей, которые точно «виноваты в проблемах», и тому подобные атаки (и действительно, авторы обращают внимание именно на «побочные жертвы» таких покушений). Можно предположить, что если уж покушение на государственных лидеров – не теракт, то покушения на их силовые подразделения, на полицию, например, - тоже не теракты, но это в докладе не обсуждается. А ведь это важная тема для обсуждения, упущенная авторами, как, впрочем, и другие, например, о том, как соотносятся терроризм и участие гражданских лиц в немеждународном военном конфликте (а эта тема очень важна в российском контексте).
Но, возвращаясь к процитированному тезису, даже если исключить правителей и полицию, нельзя сказать, что террористы считают свои жертвы «не виноватыми в проблемах». Напротив, атаки на гражданских многократно объяснялись идейными лидерами террористов именно тем, что гражданские несут солидарную политическую ответственность за «проблемы»: как «обслуга режима», как голосующие за врагов террористов, как поддерживающие борьбу с террористами, даже как равнодушные к задачам террористов и потому политически вредные, а то и еще проще – по этническому, религиозному и т.п. признакам.
Поэтому вывод, который делается прямо в следующем предложении, зиждется на хлипком основании. Вывод этот такой: террористы – «не герои, не борцы за свободу, а фанатики, которые ведают, что творят». Но и так ведь понятно, что вывод этот не столько ложный, сколько просто алогичный: за свободу (от колонизаторов, от диктатуры или еще от чего-то) разные группы борются как мирными, так и военными методами (мятеж, гражданская война), включая теракты, то есть намеренные атаки на гражданских помимо боевых действий (потому что в рамках боевых действий – это военные преступления, а не терроризм). Цели этой борьбы и лежащие в основе ее идеи разные люди будут оценивать по-разному, но методы – предмет отдельной квалификации и оценки. То же относится к понятию «герой», по крайней мере, если понимать геройство как храбрость и другие качества, не определяемые целью этого геройства. В политике, как и в обыденной жизни, мы можем категорически осуждать преступление вне зависимости от того, насколько возвышенными или низменными нам, преступнику или кому-то еще представляются его мотивы.
Далее у авторов идет путаное рассуждение о том, что, раз «национально-освободительная борьба» - это положительно окрашенный термин, то употребление его в контексте разговора о терактах объясняется «стремлением … смягчить вину преступников». Такое рассуждение – на уровне обыденной максимы «понять – значит простить», которую любые исследователи должны бы признавать абсолютно ложной. Задача исследователя – понимать мотивацию и механизмы деятельности и террориста, и руководителя политического режима, осуществляющего политический террор, и создаваемых ими структур, чтобы потом объяснять это обществу. Невозможно ничего объяснить, если не говорить при этом, как объекты изучения сами видят и описывают свою деятельность, а они ее описывают, естественно, в позитивно воспринимаемых терминах. Да, говоря публично о мотивации преступника – будь то уже осужденный преступник, или человек, который, как мы думаем, совершил преступление, – необходимо проявлять такт по отношению к его реальным или потенциальным жертвам. Но не до такой степени, чтобы утратить способность что-то объяснить.
Российская уголовная норма именно об оправдании терроризма сформулирована довольно неплохо (хотя зря туда вписали малопонятную «идеологию терроризма», которую и авторы поминают): УК называет оправданием публичное признание террористических действий правильными и заслуживающими подражания. За пределами этой нормы остается все то, что можно назвать «прославлением» террористов, созданием их позитивного образа, но без прямого утверждения, что их действия правильны и нуждаются в подражании. Такие высказывания должны регулироваться не уголовным правом, а механизмами общественного обсуждения. Видимо, авторы доклада так и представляют себе свою роль - как авторитетного актора такого обсуждения. Но, не различая прославление терроризма и обсуждение такового, они предлагают фактически не меры регулирования, а полное исключение обсуждения.
Те, кто довел до приговора дело Светланы Прокопьевой, злоупотребили уголовным кодексом, обвиняя ее за обсуждение теракта в утверждении правильности таких действий. Этот прецедент создает угрозу не только журналистам, но и исследователям, работающим в сферах, в которых затрагивается терроризм. Авторы доклада продолжают ту же линию, предлагая маргинализовать исследователей, которые готовы разговаривать о терроризме серьезнее, чем они сами.
