Религия говорит не о "религиозном" и еще меньше о "религиях".
Религия говорит о человеке и его отношениях с Богом, об отношениях
между людьми и об отношении человека к творению.
Митрополит Пергамский Иоанн (Зизиулас)


Разнородные статьи сборника "Преодолевая государственно-конфессиональные отношения", который выпущен под эгидой Центра стратегических исследований Приволжского федерального округа, объединяет направленность на "преодоление" двуполярности. Как пишут его составители Сергей Градировский и Евгения Малахова, издание "предлагает рассмотреть возможность перехода от закрытых двухсубъектных государственно-конфессиональных отношений к публичной многосубъектной конфессиональной политике".

Еще недавно о "конфессиональной политике" никто не слышал, но в последнее время этот термин постепенно входит в оборот. Правда, часто под ним понимается старое, прежние двухсторонние отношения религиозных организаций с государственными органами.

Второй общий знаменатель представленных статей — это уверенность их авторов в необходимости и даже неизбежности перемен в конфессиональных отношениях. Это касается как позиции российского государства, так и положений дел внутри конфессий, а также их отношений к тем проблемам, с которыми сталкивается в современном мире человек.


1.

Очевидно, что многообразие "религиозного" в современной жизни не всегда ведет к плюрализму не только в сугубо религиозной личной жизни людей и вероисповедной практике. Поле конфессиональной политики (или религиозный фактор в политике) задается двумя полюсами. С одной стороны государством, в ведении которого находятся правовые нормы и проблемы безопасности, а, с другой, конфессии со своими нормами жизни и религиозными ценностями.

Кстати говоря, в "бумажном" варианте сборника на обложке значится "Геокультурные стратегии". Но совсем мало внимания уделяется "культурному измерению" конфессиональных отношений. В современном мире именно культура в широком смысле выступает посредником между миром политики, в котором быстротекущие социальные изменения требуют быстрых решений, и миром экзистенциальных ценностей, мифов, символов и верований, который не менее реален. Причем, именно этот мир обеспечивает долгосрочную жизнь человеческих обществ — народов, культур, цивилизаций. Прежде всего, поддерживает идентичность самим себе из века в век.

При этом достаточно очевидно, что стратегия — не техническое задание для чиновника-управленца или государственного деятеля, а понимание смысла и вектора существования большими человеческими сообществами: культурами, цивилизациями.

Основной вопрос религиозного измерения социального бытия — какие люди нужны? Первое — современным государствам, второе — конфессиям. Антропологическое измерение позволяет увидеть глубину и сложность политических и юридических проблем, а, следовательно, может обнаружить способы их решения.

Очевидно, что сегодня уже не столько государство задает правила игры в той или иной публичной сфере, включая религиозную, сколько другие субъекты публичной политики оказывают влияние на государственную политику и на законодательный процесс. Кроме того, существует некие силы или общественные настроения, которые связаны опять же с особенностями культуры, психологическими установками различных социальных и возрастных групп.

В одной из статей указываются основные субъекты конфессиональной политики: СМИ, диаспоры, правозащитные организации, эксперты-религоведы. Но это все-таки "профессиональные" институты, которые прямо участвуют в отношениях "государство—религии", не имея собственных стратегий. А в общественном сознании, к примеру, существует долгоживущая и "неразрешимая" проблема конфессиональной "статусности". Равенство перед законом всех религиозных организаций не оспаривается на уровне юридических процедур практически никем, но часто оказывается видимостью на практике.

Кстати, составители сборника предлагают два подхода к разрешению этой двусмысленности. Один они называют честным, а второй справедливым. Первый — законодательная фиксация сложившегося порядка вещей, когда одна религиозная организация, т.е. РПЦ, по факту является "официальной" и пользуется "покровительством" тех или иных начальников местного и федерального уровней. Второй — законодательное следование за "должным", идеальным представлением о том, как должно быть.

Однако не ясно, а как "должно быть"? И кто это определяет?

Другая проблема — это соотношение свободы и безопасности. Когда речь идет о "духовной безопасности", подкрадываются мысли об "охоте за ведьмами" или о поисках инакомыслящих. В современном мире, где воздействие на человеческое сознание (коллективное и индивидуальное) стало технологией, причем прибыльной, охрана духовной, ментальной безопасности — дело актуальное.

Вопрос. Перед чем общество должно быть открыто, а что представляет опасность для общественного здоровья и воспроизводства культурной идентичности? Не очень ясно также, какая институция может поддерживать баланс между свободой, часто подразумевающей безграничную открытость, и безопасностью, часто ведущей к тотальной регламентации жизни.

Обе проблемы привычнее всего возложить на государство. Даже если роль государства в политике (в любой) сводится только к построению инфраструктуры, то эта техническая задача не разрешима без определения приоритетов. Но на сегодня приоритеты скрыты туманом.


2.

Вернемся к вопросу о человеке. Какой человек нужен российскому обществу, государству, корпорациям, конфессиям?

Очевидно, что требования у всех этих "действующих лиц" современности разные. Человек им нужен с разным набором качеств и умений. Но, пожалуй, только т. н. мировые религии имеют представления о человеке в целом, могут указать смысл его существования и дать ориентиры его воспитания и жизненного пути. С другой стороны, образ человека, его общественный и нравственный идеал содержится в символике конкретного геокультурного пространства. Именно оно задает смыслы и пути существования человека, рожденного здесь, в своей стране. Эта конкретика, явленная как в культурном содержании, так и в методах воспитания, присутствует в системе образования любой страны и обеспечивает воспроизводство идентичности общества из века в век.

Роль религии в этом процессе можно назвать формообразующей. Вероучение и религиозная практика задает внутреннюю форму той или иной культуры, являющейся средой для "выращивания" аутентичного конкретной культуре человека. Сегодня под угрозой может оказаться именно этот процесс формообразования и формовоспроизводства, что приводит к рождению культурных диссидентов или а-культурных типов, становящихся либо материалом истории, либо безответственными творцами социальных технологий.

Угроза эта имеет ряд причин, которые в России усилены долгими годами преследования веры и верующих, а также общей общественной несвободой советского периода нашей истории.

Во-первых, естественнонаучной картине мира, ставшей тотальной для европейских стран и России в прошедшем веке, соответствуют процессы индустриализации, требующие от системы образования "инженерного человека", "экономического человека" и т.д. Во-вторых — победа научного мировоззрения привела к тому, что под него была подстроена все система образования — предметы, дидактики и методики.

Очевидно, что это мировоззрение привело к дегуманизации образования, а человек стал элементом технологий и просто человеческим ресурсом. Но именно в эпоху расчеловечивания (выражение пушкиниста В. Непомнящего) культуры появились главные угрозы и вызовы современности: экологический кризис, терроризм, оружие массового уничтожения, кризис идентичности и т.д.

При этом современное российское общество, избавившееся от идеологического гнета советского периода, загнало себя в ловушку, объявив государственное образование светским. В результате педагоги, родители и дети оказались в мировоззренческой пустоте, куда (что совершенно очевидно) стали "сливаться" всевозможные антропологические отходы эпохи индустриализации: психологические техники, сектантские учения, обломки восточных культов и прочее, и прочее.

Другой аспект проблемы связан с воспроизводством культурной идентичности в эпоху глобального смешения "языков" — это попытка мировоззренческого салата (экуменизм — частный случай). А это, как показывает опыт последних десятилетий — гремучая смесь. Не ее ли порождение террористы-смертники?

Геокультурная стратегия России (самая долгосрочная стратегия) должна быть связана с переменой ума. Необходим поворот к человеку и возврат к началам, к духовным истокам современности. Очевидно, что предпосылок для этого в наличной социальной действительности не так много, да и в историческом опыте тоже. Но, кроме исторических (органических) для России конфессий, никто не в состоянии явить миру "внутреннюю форму" пути, никто не заинтересован в воспроизводстве культурной идентичности.

Россию, как народ и государство, формировало Православие (пусть и в византийском варианте). Однако нынешний политизированный "разворот" к православию, в частности в образовании, ведет к "закатыванию под асфальт" всемирной русской культуры и к превращению России в музей. Но в музее жить нельзя. И как ни вспомнить слова Гоголя, называвшего Россию "нашим монастырем".

Не к историческим формам и опыту сегодня лежит дорога, а, как и всегда, к Истине. "Православие должно начать отвечать на проблемы культуры, обращаясь не к этике, а к догматам. Сила православия не связана с обладанием светской властью. Она — в его Предании, догматическом и литургическом", — говорит современный богослов митрополит Пергамский Иоанн (Зизиулас).