Религиовед, преподаватель Учебно-научного центра изучения религий РГГУ Константин Михайлов прокомментировал для Центра «Сова» ситуацию вокруг попытки установить в Москве «Око Саурона».
Несколько дней назад в эфире станции «Говорит Москва» Всеволод Чаплин выступил против Багрового ока. Постмодернистский характер этой истории не может не удивлять: доселе протоиерей и Саурон казались большинству обитателями двух совершенно не связанных между собой пространств.
Высказывание Всеволода Чаплина, как обычно, процитированное во множестве СМИ, само по себе не привлекло внимания экспертного сообщества. Негласный консенсус исследователей православия давно уже предполагает, что к большей части высказываний председателя Синодального отдела по взаимодействию Церкви и общества (ОВЦО) не следует относиться серьезно. Сама ситуация, когда наиболее уполномоченный официальный спикер РПЦ высказывается преимущественно о скандальных темах в скандализирующей же форме, любопытна и необычна (для интеллектуальной разминки можно вообразить невообразимое: например, что такой же характер имели бы высказывания официальных спикеров Ватикана или Церкви Англии). Однако все давно к этому привыкли. Инфоповод в российской, даже и церковной, политике обладает очень коротким сроком жизни. Не приходится сомневаться, что и странное происшествие с Багровым оком очень скоро уйдет в прошлое под воздействием нового огорашивающего высказывания светского или церковного лица.
Реакция Всеволода Чаплина или православных активистов, схватившихся за шумный медиаскандал со страстью Голлума, тянущегося к Кольцу всевластия, не сообщают нам ничего нового ни о Церкви, ни об обществе. Но вот реакция самого общества гораздо примечательней. Высказывания об акции с Багровым оком можно свести по сути к двум принципиальным позициям. Сторонники одной воспринимали саму идею зажечь Око над Москвой как шутку, в большей или меньшей степени остроумную, но явно не заслуживающую никакой серьезной реакции. Сторонники второй, напротив, сходились в том, что, будучи вполне конкретным символом зла, Око не принесет Москве ничего хорошего. Аргументы могли при этом варьировать от православных (благодаря чему Саурон неожиданно оказывался вписан едва ли не в святоотеческий контекст) до астрологических и даже политических. В последнем случае Око описывалось как чужеродный западный символ или же символ империи зла, которой, по мнению некоторых, Россию и без того уже считают за Западе.
Граница этих позиций, пролегающая по водоразделу серьезного и несерьезного, может быть в то же время описана и как религиозная граница. С одной стороны мы видим скептиков, для которых символ вымышленного злодея, будь это Багровое око или деревянная нога Сильвера, остается лишь символом. С другой стороны мы видим верующих, для которых символ наполнен глубоким личным смыслом и поддается множеству непрямых трактовок. Примеры поиска глубокого смысла и непрямой трактовки можно увидеть и в популярных конспирологических теориях, и в поиске оскорбительных для чувств верующего скрытых составляющих события, и в борьбе православных активистов против рок-групп. Во всех этих ситуациях, так же, как в давешней истории с Багровым оком, прямое толкование скептиков сталкивается с аллегорическим толкованием верующих. Там, где скептик слышит рок, верующий слышит сатанинско-западные заклинания. Где скептик видит политическую акцию, верующий - покушение на основы. Где скептик предполагает неизбежность экономических законов, верующий - заговор против Отечества. Естественно, вера верующего (как и скепсис скептика) не укладывается при этом в традиционное размежевание религий. Скептик на поверку может оказаться глубоко верующим христианином, верующий - формальным атеистом. Но в действительности речь должна идти о той самой постмодернистской религиозности, в которой Багровое око становится реальным символом зла. Ее не покажет нам социологический опрос, потому что нет храма, в который эти верующие могли бы ходить по воскресеньям. Но именно она, возможно, составляет наиболее популярную религию Россию - религию, основанную на идее, что при помощи символов можно повлиять на реальное положение вещей. Можно было бы назвать эту идею магией, но, как мне представляется, речь идет скорее о поиске религиозной защиты от нее. Едва ли иск, поданный в суд против Багрового ока, может быть назван магическим приемом. Но глубокую веру - не в суд, но в символ! - он предполагает безусловно.
