Националисты в России рознятся не только по степени радикальности, но также по тому, националистами какой «нации» они выступают. Наконец, российский ультраправые претерпели за насыщенный постсоветский период значительную эволюцию. Предмет данной статьи – краткая характеристика того состояния, в котором находится радикальный фланг движения русских националистов в период массовых протестов на рубеже президентств Дмитрия Медведева и Владимира Путина.
1. Предмет исследования
2. Основные акторы крайне-правого движения
3. Место ультраправых в обществе
4. Отсутствие встречной стратегии
1. Предмет исследования
Предметом статьи не являются националистические тенденции в политическом мейн-стриме, а также крупные национал-популистские проекты, каковыми в 2000-е годы следует считать Либерально-демократическую партию России Владимира Жириновского и существовавшую в 2003-2006 гг. партию «Родина» Дмитрия Рогозина. Впрочем, партии «Родина» давно нет (хотя есть шанс на ее возрождение), а ЛДПР Жириновского уже с середины 90-х годов не воспринимается в движении русских националистов как естественная часть такового. Получается, говоря о радикальном фланге русского национализма, мы говорим практически обо всем том движении, которое обычно и называют русскими националистами, и которое само называет себя так.
Бросающаяся в глаза причина такого доминирования радикалов на националистическом поле заключается в отсутствии доступа к демократическим механизмам. За исключением ЛДПР, которая давно не является идеологически мотивированной партией, прочие националисты уже в 90-е годы выступали на выборах все хуже и хуже, а в период президентства Путина были и вовсе отстранены от выборов. Единственным исключением стала партия «Родина», которая была создана к парламентским выборам 2003 года как манипулируемый сверху проект, но была быстро ликвидирована Кремлем, как только стало ясно, что она выходит из-под контроля и в ней все более заметную роль играют радикальные элементы. Уже в 2007 году, к следующим парламентским выборам, объединенная партия националистов «Великая Россия» даже не была зарегистрирована, хотя какие-то основания рассчитывать на это у партийцев были.
Но не меньшее, а скорее даже большее значение для формирования нынешнего радикального облика русского национализма сыграло не давление сверху, а решительное изменение базы движения на рубеже 90-х и 2000-х годов. На место очень пестрой в идеологическом и социальном плане массе активистов, ориентированных на агитацию и партстроительство, пришли тысячи молодых наци-скинхедов, ориентированных скорее на уличное насилие [1]. Именно эти, повзрослевшие, молодые люди, а также их юные подражатели и образуют сейчас чуть ли не весь актив националистического движения, хотя сама субкультура скинхедов уже отходит в прошлое. А с таким активом даже те националистические лидеры, которые хотели бы выступать как умеренные национал-популисты, не могут удержаться от радикальных жестов. Максимум умеренности, который удается стабильно удерживать таким политикам, да и то не всем, - это избегание буквально неонацистских коннотаций.
Представляется, что именно сочетание этих двух факторов – постоянного давления властей и доминирования неонацистской массы, а также кризис специфически российских идейных течений национализма (православный монархизм, сталинистский национализм, неоевразийство и т.д.) еще в 90-е годы, породил ту структуру русского национализма, которую мы имеем к данному моменту [2].
2. Основные акторы крайне-правого движения
Автономные неонаци
Как уже говорилось, основу сегодняшнего русского национализма образуют многочисленные мелкие (численностью в 5-10 человек и обычно безымянные) группы неонацистского толка, ориентированные на уличное насилие. Их взгляды базируются на биологическом расизме и эмоционально мотивированы неприязнью к любым «инородцам», но в первую очередь – к выходцам с Северного Кавказа (антисемитизм среди ультраправых остается практически обязательным, но крайне редко мотивирует на нападения и вообще не играет больше системообразующей роли). Претензии, выдвигаемые этим «инородцам», связаны в основном с «культурным отличием», которое представляется непреодолимым. Экономические аргументы и даже тема связи Кавказа с терроризмом остаются на втором плане. В этом смысле молодые радикалы с их склонностью к агрессии полагают себя авангардом большинства народа, и не без оснований [3]. Они, за редкими исключениями, позитивно относятся к историческому фашизму как основе своих взглядов, хотя обычно считают, что «переросли» исторический фашизм (что в сочетании с этническим русским национализмом порождает большой разброс в оценках Второй Мировой войны).
Это движение, решительно заместившее национал-патриотов 90-х около десяти лет назад, с тех пор не породило качественно новой и политически заметной идеологии. Их риторика «белой революции» [4] наводит на мысли о новом фашистском движении в смысле Роджера Гриффина [5]. Но скорее похоже, что большинство молодых неонаци – это просто группы расистских хулиганов (но вовсе не обязательно из социально депривированных слоев общества [6]), лишь отчасти находящиеся под влиянием идейно-фашистских группускул [7] разного толка или радикальных выразителей того или иного субкультурного течения. Помимо традиционных кумиров, ориентированных на околофутбол и/или на скинхедскую субкультуру, здесь следует назвать адептов nazi-straight-edge, “people haters”, анархо-нацистов и т.д. (в частности, можно указать на такие груп-пускулы, как несколько групп, объединенных самоназванием «NS/WP» или группу «Вольница»). Можно предположить, что с развитием интернета и связанным с этим расширением международных контактов в ультраправую среду все больше проникают новые западные ультраправые веяния: антиисламизм, антиглобализм, анархические тенденции и т.д. (хотя практические связи русских ультраправых с западными были и остаются малосущественными для развития как этого сектора движения, так и всех других). С другой стороны, наметился рост интереса к православию, ранее практически отсутствовавший в неонацистской среде (в ней доминируют неоязычество и равнодушие к религии, изредка встречаются даже симпатии к радикальному исламизму).
Эта среда, как правило, настроена весьма критично к публичной политике и к националистам, пытающимся участвовать в ней: таковых подозревают в оппортунизме, а зачастую и в сотрудничестве со спецслужбами. Поэтому численность мероприятий, проводимых «политическими националистами» в Москве никогда не превышала тысячи человек, и даже многие пришедшие были настроены критически к организаторам. А вот на «русском марше», который считается общенационалистической акцией, в Москве в последние годы собиралось от 5 до 7 тысяч человек.
Конечно, «политические националисты», основная часть которых описана далее, все равно привлекают к своей деятельности молодых людей именно из этой среды. В пер-вую очередь потому, что другой базы для пополнения актива у них почти нет. Но «политические националисты» все же не идентифицируют себя с этой средой. Попытки стать именно политическим представительством наци-скинхедов и их современных преемников (часто именуемых наци-автономами), тоже предпринимались не раз. Последней, заслуживающей упоминания, была попытка организации «Русский образ», поддерживавшей связи с культовыми для неонацистской среды группировками «Blood&Honour» (российская группа) и «Объединенные бригады – 88». Однако и эта попытка, которая приходится на 2007-09 гг., провалилась.
Наци-автономы верят в «белую революцию» как в панацею, расовый критерий для них не просто превыше всего, но все остальное – религия, желательные форма правления, экономический строй и даже границы для России и т.д. – дебатируется обычно как второстепенные детали. Субкультурные особенности (скинхеды, straight edge, околофутбол и т.д.) и музыкальные пристрастия (Hatecore, Nazi-rap, и т.д.), конечно, очень важны, так как движение – молодежное (в основном, от 16 до 20 лет, хотя доля тех, кому за 20, постепенно растет), но они лишь в редких случаях приводят к открытым конфликтам (похоже, реже, чем просто личные конфликты). Следует только отметить, что группы околофутбольных хулиганов с расистскими взглядами и группы неонацистов – это в целом две разные среды, хотя есть немало личных и даже групповых пересечений.
«Белая революция» должна достигаться через постоянное насилие. В теории (как она сложилась в неонацистской среде в последние годы) оно должно быть обращено против «системы», то есть властей и правоохранительных органов (при этом среди боевиков регулярно попадаются выходцы из правоохранительных органов или даже действующие офицеры), но реализовать это на практике весьма проблематично, и насилие по-прежнему направлено обычно на представителей любых визуальных меньшинств (преимущественно – на выходцев из Центральной Азии, затем – на выходцев с Кавказа) и на молодых антифашистов (иногда – также на ЛГБТ-активистов и на других идейных оппонентов) [8].
«Политические националисты»
«Политические националисты» после всех трансформаций 2000-х годов могут быть в основном классифицированы к середине 2012 года по трем основным типам:
- движение «Русские» и его союзники;
- националистические организации 90-х годов, стремящиеся к обновлению путем привлечения радикального молодежного актива (Русский общенародный союз, Русский общенациональный союз и др.);
- несколько разных организаций, называющих себя национал-демократами (Национал-демократическая партия, партия «Новая сила» и др.).
Конечно, есть организации вне этих категорий, например партия «Великая Россия», но они не оказывают сейчас существенного влияния на развитие ультраправого движения. Все они пытаются зарегистрироваться как политические партии на основе либерализованного в начале 2012 года законодательства. Но результаты этих попыток пока слабо предсказуемы.
Все эти организации настроены оппозиционно по отношению к действующей власти, готовы участвовать в парламентской оппозиции, но отнюдь не чураются непарламентских методов и готовы поддержать расистские беспорядки, подобные тем, что были в Москве в декабре 2010 года. Все они не призывают к насилию, но оказывают поддержку неонаци, осужденным за расистское насилие, и находят разные способы такое насилие оправдывать.
Риторика «политических националистов» все чаще включает элементы «гражданского национализма», но в основном остается сугубо этно-националистической. Начиная с 2010 года они все больше выступают за демократию (но, конечно, не за права меньшинств, а права человека понимаются весьма примитивно), претендуют на то, чтобы быть не политическими маргиналами, а частью оппозиционного движения. Но при этом националисты сохраняют свои жесткие антивестернистские и антилиберальные позиции, применяют насилие даже к партнерам по протестным митингам.
Движение «Русские» (пытается зарегистрироваться как «Партия националистов») является коалицией Движения против нелегальной иммиграции (ДПНИ, лидеры – Александр Белов, Владимир Басманов и др.; запрещено судом в 2011 году), «Славянской силы» (СС, преемник Славянского союза, запрещенного в 2010 году, лидер – Дмитрий Демушкин), Национал-социалистической инициативы (НСИ, лидер – Дмитрий Бобров), организации «Память» (преемник главной организации русских националистов конца 80-х годов, лидер – Георгий Боровиков) и т.д. Численность движения оценить затруднительно, но, видимо, она исчисляется сотнями.
«Русские» сочетают сравнительно легальную риторику против «мигрантов», под которыми понимаются все «этнически чужые» группы, с не скрываемым неонацизмом СС и НСИ. Немало активистов групп, входящих в коалицию, было осуждено за преступления ненависти, да и сейчас часть актива «Русских» производит впечатление склонного к насилию. «Русские» наследуют ДПНИ, которое было главной силой националистов во второй половине 2000-х (и даже пыталась стать основой национал-популистской партии, но неудачно), и до сих пор притягивают максимум внимания и молодых активистов. Интеллектуальная активность движения очень низка. Собственно, «Русские» - это не вполне легализовавшиеся подпольные неонаци.
Во многом схожи с «Русскими» те старые организации националистов, которые пережили возрождение в разные моменты XXI века благодаря привлечению ультранационалистической молодежи. Хотя у старых организаций сохраняются свои особенности. Запрещенный в 2011 году Русский общенациональный союз (РОНС) Игоря Ар-темова является подчеркнуто православной организацией. «Народный собор» (органи-зация создана в 2005 году, но на базе старых; лидеры – Владимир Хомяков и Олег Кассин, в прошлом один из лидеров Русского национального единства (РНЕ), крупнейшей организацией русских националистов в 90-е), даже прямо поддерживается РПЦ (хотя совсем не случайно аббревиатура названия этой организации – НС). Зато Российский общенародный союз (РОС) Сергея Бабурина сочетает элементы просоветской ностальгии и симпатий к неонацистам, пытаясь совмещать старые и молодые когорты активистов.
Сейчас РОНС находится у упадке, «Народный собор» так и не сумел стать популярным (возможно, в ультраправой среде тесная связь с РПЦ и провластная позиция скорее мешают росту), а вот РОС, восстановивший статус политической партии, находится на подъеме и привлек в руководство радикальных националистов (Роман Зенцов, Иван Миронов, Николай Курьянович).
Национал-демократы пока только начинают выстраивать свое движение как отличное от движений, подобных описанным выше, и у них это не всегда получается. Оба основных национал-демократических проекта – Национал-демократическая партия (НДП, лидеры – Константин Крылов, Владимир Тор и др.) и партия «Новая сила» (лидер – Валерий Соловей) – дистанцируются от неонацизма и от «Русских», хотя НДП это делать труднее ввиду прежнего многолетнего сотрудничества с ДПНИ.
Но главное, национал-демократы (а вслед за ними и «Русские», и другие группы) противопоставляют себя так называемым имперцам, то есть сторонникам различных идеологически мотивированных версий русского национализма (будь то сталинисты, православные монархисты или нацисты), и настаивают на том, что единственный критерий политики – интересы этнического русского большинства, причем этничность понимается обычно по крови. Здесь противопоставляются также представления об идеальной России как русском этно-национальном государстве, конкурирующем с себе подобными, и представление о России как о мессианской и абсолютно уникальной империи (эти последние представления получили название «цивилизационного национализма» [9]). В отличие от 90-х «имперцы» любого вида уже отнюдь не доминируют в русском национализме («Народный собор» являет собой яркий пример такого упадка), сохраняя позиции скорее на уровне идеологов, но интеллектуальный уровень национал-демократов позволяет успешно конкурировать и на этом поле.
Хотя в активе национал-демократов тоже хватает радикальной молодежи, эти организации больше ориентированы на представителей средних слоев. Национал-демократы всячески пытаются покинуть собственно ультраправый сектор, превратившись в национал-популистов. И можно предположить, что у них больше шансов на успешное обращение к широким кругам ксенофобно ориентированных граждан, чем у слишком маргинально ведущих себя «Русских», но пока эти шансы ни в какой степени не реализованы, и сейчас национал-демократы – это совокупность небольших, по несколько десятков человек, местных групп.
3. Место ультраправых в обществе
Ультраправое движение в целом остается маргинальным феноменом российской политики. Это при существующих условиях давно нельзя проверить на выборах, а социологические опросы показывают только массовые настроения, которые плохо конвертируются в поддержку конкретных националистических организаций. Можно судить разве что по численности массовых мероприятий. И вот тут ультраправые явно лидировали на фоне общего упадка политической активности. До декабря 2011 года самые массовые политические акции (считая только те, участие в которых было бесплатным и добровольным) проводили КПРФ и националисты, причем количественные показатели у КПРФ снижались, а у националистов росли. Демократическая и левая (вне КПРФ) оп-позиция не могли с ними ровняться. Но даже самый многочисленный «русский марш», 4 ноября 2011 года, собрал не более 7 тысяч человек [10], что для более чем десятимил-лионной столицы – не столько уж впечатляющее событие, а любые акции крайне правых, помимо «русского марша» собирали в 5, 10 и даже 20 раз меньше Ультраправое движение привлекло к себе внимание огромным количеством преступлений ненависти, но в последние несколько лет активная работа полиции привела к резкому снижению этого уровня (пусть он все еще очень высок в сравнении с другими странами) [11]. По мере разгрома все новых и новых неонацистских банд (на счету некоторых – десятки убитых) субкультура насилия разрушается. Это дает надежду на то, что новые возрастные когорты радикалов не будут столь же эффективно втянуты в эту субкультуру, как это происходило в первые 10-12 лет нового века, но пока – не более чем надежду.
Полуподпольное состояние, система автономных групп – все это дает ультраправым возможность выживать, но ограничивает их возможности. Беспорядки на Манежной площади в Москве 10 декабря 2010 года были их невероятным успехом: несколько тысяч [12] молодых людей скандировали расистские лозунги и избивали прохожих прямо рядом с Кремлем, и даже ОМОН (riot police) не смог их разогнать. Эти события стали результатом пока не вполне изученного стечения различных обстоятельств, и многочисленные попытки ультраправых повторить этот успех не дали даже отдаленно похожего результата.
Власти авторитарными методами не допускают ультранационалистов в «большую политику», что создает двоякий эффект: с одной стороны, ультранационалистам сложно агитировать среди обычных граждан, с другой стороны, националистически настроенные молодые люди чаще предпочитают подполье. За 2000-е годы этот эффект приобрел собственную устойчивость, так как даже актив легально действующих организаций формируется из тех, кто политически вырос в подполье, а организации с таким активом не умеют эффективно агитировать среди обычных граждан. Поэтому «Новая сила» пытается собирать активистов вне обычных националистических групп, но получается у нее неважно.
Исчерпанность собственных ресурсов была ясна многим ультраправым уже после 4 ноября 2011 года, но всего через месяц начало массовых протестов дало новую надежду – повернуть протесты в националистическое русло (аналогичные надежды питают и левые). За 7 месяцев протестного движения (к моменту написания этой статьи) националистам удалось в нем активно поучаствовать [13]. Причем значимость их участия была тем выше, чем меньше протестные акции вовлекали новых, ранее не политизированных, участников. Таким образом, в Москве роль националистов была малосущественна (максимума их участие достигло на марше 4 февраля 2012 года, но и тогда среди нескольких десятков тысяч человек было только 800-900 националистов) и становилась заметна только в малочисленном движении «Occupy» в мае-июне. В столкновениях с полицией 6 мая в Москве роль ультраправых тоже была незначительна. В Санкт-Петербурге приток действительно новых участников в протест был меньше, чем в Москве, а роль националистов, соответственно, - больше, но и там националисты воспринимались на протестных митингах скорее как своего рода «внутренняя оппозиция». В целом, можно сказать, что ультраправые не извлекли существенных политических дивидендов из протестов, начавшихся в декабре, в отличие от либеральной и левой (помимо КПРФ) оппозиции.
И, тем не менее, в российском обществе широко распространено мнение, что национализм – перспективная идеология, и это мнение прямо связано с тем, что все темы, связанные с этничностью, воспринимаются все более болезненно. Одновременно, все более распространенным является мнение, что власти не решают имеющиеся проблемы (которые, конечно, разные группы граждан понимают по-разному). Власти, со своей стороны, время от времени реагируют на это массовое недоумение путем популистских деклараций или принятия каких-то изолированных мер. Поскольку именно националисты имеют наибольший опыт говорения на этнические темы, язык и понятийный ряд националистов очень сильно влияют и на мейнстримный публичный дискурс, и на шаги федеральных и иных властей [14]. Впрочем, у федеральных властей могут быть и собственные причины культивировать, например, антизападные настроения.
Федеральный курс медленно и неравномерно, но сдвигается в сторону этнонационалистической политики, и этот процесс идет уже много лет. Так же сдвигается и массовое сознание. Именно в этом, а не в мифической угрозе «прихода фашистов к власти», заключается реальное влияние ультраправых. Правда, при этом представители властей чаще выступают в духе «цивилизационного национализма», противопоставляя его чистому этно-национализму.
Федеральные власти могут активно сотрудничать с национал-популистами, такими, как Дмитрий Рогозин, возглавлявший партию «Родина», а сейчас занимающий пост вице-премьера. И вслед за такими людьми к власти приближаются более радикальные их последователи, но эти последователи не имеют шансов играть самостоятельную роль. Даже эволюционируя в какой-то степени в сторону ультраправых, существующий режим не готов поделиться с ними даже крохами влияния.
4. Отсутствие встречной стратегии
Ультраправое движение понимается в обществе как симптом наступающего национализма, причем этот наступающий национализм сам по себе остается очень смутным образом, да и отношение к нему у большинства довольно амбивалентное. В этой ситуации многие стремятся (некоторые активно, но большинство – лишь эпизодически) сконструировать свой, «приемлемый» вариант национализма.
В 2011 году можно было наблюдать, как самые разные акторы – Президент и Премьер-министр, некоторые оппозиционные (в том числе и либеральные) политики, наиболее умеренные из националистов – постепенно сходились к модели будущей России как государства с ограниченной иммиграцией и сильной политикой ассимиляции, проводимой не только по отношению к иммигрантам, но и по отношению к «внутреннему другому» – к представителям народов Северного Кавказа. Контуры такого консенсуса были еще крайне смутными и нельзя было сказать, воплотится ли он в реальную этно-политику, альтернативную идеям ультраправых [15]. Но зимняя волна протестов резко изменила всю политическую повестку дня, и теперь еще меньше шансов на то, что в этно-политике могут произойти серьезные перемены. А, следовательно, имеющаяся напряженность будет только постепенно нарастать.
Пока неизвестно также, насколько жестко будут вести себя власти в деле регистрации новых политических партий, в том числе националистических. Скорее всего, зарегистрированы будут немногие и менее радикальные. В перспективе это должно отразиться на соотношении сил внутри ультраправого движения.
Обычные граждане и участники не националистических политических и гражданских движений могут быть условно разделены на две категории: одни отвергают что угодно, называемое национализмом, другие готовы на некий диалог с «умеренными» националистами, но представляют их себе по-разному или просто не видят таковых. Первая категория быстро уменьшается по мере отмирания крайне поверхностного советского интернационалистского и антифашистского воспитания и по мере нарастания ощущения напряженности, связанной с этничностью.
Публичное, а не полицейское, противодействие ультраправым основывалось на двух основных элементах: во-первых, их поведение осуждалось в плане преступлений ненависти и призывов, прямых или косвенных, к этим преступлениям, во-вторых, их взгляды клеймились как «фашистские». Но постепенно основа такого противодействия размывалась. Во-первых, уровень расистского насилия стал снижаться, при этом все заметнее были «политические националисты», вроде бы не причастные к насилию и постепенно учащиеся избегать буквально подстрекательских публичных высказываний. Во-вторых, российский антифашизм основан преимущественно на советском антифашизме, который сводился к отвержению конкретно гитлеризма и то преимущественно – за его антикоммунизм и внешнюю агрессию, а не за расизм и тоталитаризм. Поэтому националистам достаточно было не демонстрировать связь с Гитлером, с чем «политические националисты» справляются все лучше, чтобы показаться «приемлемыми». В-третьих, массовое недовольство «мигрантами» побуждает видеть даже в группах ультраправых боевиков просто чрезмерно экспрессивных молодых идеалистов – защитников русского народа. В-четвертых, нельзя не упомянуть и такой фактор: массовые злоупотребления антиэкстремистским законодательством настолько дискредитировали его в последние годы, что в глазах части общественности даже вполне правомерно преследуемые группы (как ДПНИ) и персонажи (как Никита Тихонов, убийца адвоката Станислава Маркелова) стали вызывать сочувствие.
С началом протестного движения в декабре 2011 года выяснилось, что в его рамках антипутинское настроение явно важнее тех или иных разногласий, включая разногласия с ультраправыми (ранее подобное можно было наблюдать в рядах движения «Другая Россия», возглавляемого Гарри Каспаровым и другими). Организаторы протестных митингов систематически приглашали на сцену лидеров крайней правых, даже несмотря на крайне нелояльное поведение последних.
Можно сказать, сейчас развитие ультраправого движения тормозят в первую очередь внутренние проблемы, среди которых главная – маргинальная радикальность большей части актива. А извне это движение в какой-то степени ограничивается лишь полицейским давлением.
[1.] О движении наци-скинхедов в России см.: Лихачев Вячеслав. Нацизм в России. М.: Центр «Панорама», 2002. С. 108-136; Тарасов Александр. Бритологовые // Дружба народов, 2000, № 2; Он же. Скинхеды в России Путина: новейшие тенденции // Русский национализм в политическом пространстве. М.: Франко-российский центр гуманитарных и общественных наук, 2007. С. 156-165; Шнирельман Виктор. «Чистильщики московских улиц»: скинхеды, СМИ и общественное мнение. М.: Academia, 2010. С. 63-152.
[2.] Идейная и организационная история русского национализма с периода Перестройки и до 2010 года была суммирована мной в: Верховский Александр. Эволюция постсоветского движения русских националистов // Вестник общественного мнения. 2011. №1 (107). С.11-35.
[3.] Конечно, массовая этно-ксенофобия не столь радикальна, но направлена в целом так же. См. например: Национализм в России // Левада-центр. 2011. 6 сентября (http://www.levada.ru/26-09-2011/natsionalizm-v-rossii); данные опроса ВЦИОМ в докладе Министерства регионального развития: О мерах по укреплению межнационального согласия в российском обществе // Сайт Министерства регио-нального развития. 2011. Февраль (http://www.minregion.ru/activities/interethnic_relations/national_policy/505/902.html). С. 15-17;
См. также интересное исследование агентства «Политех», сделанное по заказу Общественной палаты РФ: Межнациональная нетерпимость в городской молодежной среде (по следам событий на Манежной) // Сайт Общественной палаты РФ. 2011. Апрель (http://www.oprf.ru/files/oprosmolodezh.pdf). С. 48-49.
[4.] Белой – в расовом смысле, не путать с массовыми протестами конца 2011 – начала 2012 гг., то-же часто называемых «белой революцией».
[5.] Griffin Roger. The Nature of Fascism. London: Routledge, 1993.
[6.] Основательных исследований по социальному составу ультраправого движения, к сожалению, не существует. Можно только заметить, что родители тех, кто попадает на скамью подсудимых, это чаще всего представители средних слоев – мелкие бизнесмены и чиновники, клерки, офицеры и т.д.
[7.] Этот термин введен в: Griffin Roger. From Slime Mould to Rhizome: An Introduction to the Groupuscular Right // Patterns of Prejudice. 2003. N 37. Vol. 1. P. 27–50.
[8.] Подробнее о взглядах и практике наци-автономов, как и об организациях, о которых речь пойдет далее, см.: Альперович Вера. Мыслить справа // Сайт Центра «Сова». 2011. 31 октября (http://www.sova-center.ru/racism-xenophobia/publications/2011/10/d22894).
[9.] Это понятие было введено в: Паин Эмиль. Россия между империей и нацией // Pro et Contra. 2007. № 3. Тема «цивилизационного национализма» подробно анализируется мной в: Верховский А. Указ. соч.
[10.]10 Организаторы и даже полиция называли большие цифры, но несколько сотрудников Центра «Сова» независимо друг от друга насчитали на марше не более семи тысяч человек.
[11.] Эта динамика подробно исследуется в докладах Центра «Сова». См. последний по времени: Альперович Вера, Верховский Александр, Юдина Наталия. Между Манежной и Болотной: ксенофобия и радикальный национализм и противодействие им в России в 2011 году в России // Ксенофобия, свобода совести и антиэкстремизм в России в 2011 году. М.: Центр «Сова», 2012. С. 5-66; Статистика преступлений и наказаний // Там же. С. 135-163 (доступно также: http://www.sova-center.ru/racism-xenophobia/publications/2012/02/d23739/).
[12.] Обычно называется цифра 5 тысяч. Сами националисты говорят – 10. Но все сохранившиеся видео скорее наводят на мысль о примерно 3 тысячах участников.
[13.] См. о событиях после парламентских выборов 4 декабря 2011 г. в сезонных докладах Центра «Сова»: Альперович В., Юдина Н. Зима 2011-2012: Ультраправые - протест и партстроительство // Сайт Центра «Сова». 2012. 3 апреля (http://www.sova-center.ru/racism-xenophobia/publications/2012/04/d24040/); Они же. Весна 2012: Ультраправые на улицах, правоохранители в интернете // Там же. 2012. 29 июня (http://www.sova-center.ru/racism-xenophobia/publications/2012/06/d24757/).
[14.] Этот процесс был мной детально описан в: Верховский А. Современное дискурсивное противостояние русских националистов и федеральных властей // Вестник общественного мнения. 2011. №4.
[15.] См. об этом там же.
