Религиовед,
обозреватель «Независимой газеты» Станислав Минин прокомментировал для Центра «Сова»
ситуацию вокруг дела о «кощунственной» постановке оперы «Тангейзер» в
Новосибирске.
Новосибирское дело «Тангейзера» показательно по целому ряду причин. Прежде всего, у иерархов Русской православной церкви после случая с выставкой Самодурова и Ерофеева и процессом над «Pussy Riot» выработалась норма реакции на любое культурное высказывание, в котором критически или просто вольно затрагиваются религиозные темы. Норма – это обращение в прокуратуру. Если таков порядок, то перспективы здесь две. Первая – конформизм культуры, отказ творческих людей от любой игры с религиозными символами и текстами. Вторая – полемический антиклерикализм культуры. Нормальная дискуссия сторон – как о религии, так и о культуре – становится невозможной, потому что Церковь привлекает прокуратуру и суд в качестве арбитров в споре. Описанные выше форматы взаимодействия не предполагают и знакомства сторон друг с другом. Художник может не вникать в идеи и практики той или иной религиозной традиции, а архи-, прото- и просто иерей – в содержание спектакля, как это и случилось с митрополитом Тихоном (Емельяновым) и «Тангейзером» Тимофея Кулябина.
Из Москвы в епархии уже отправляются сигналы разрешать церковно-культурные конфликты в досудебном порядке. Это, в принципе, понятно. Судебное преследование молодого режиссера, который не врывался в храм, а поставил в театре спектакль, не понятый местным архиереем, едва ли вызовет симпатии у кого-либо, кроме церковных ультраконсерваторов и плохо образованных прихожан. Никакого политического запроса на процесс против Кулябина, с которым могли бы совпасть интересы Церкви (как это было в случае с «Pussy Riot») нет, есть лишь локальный альянс РПЦ и власти в лице прокуратуры. Поддерживая все новые жалобы, аналогичные новосибирской, Патриархия окажется в заложниках у крайне консервативной церковной прослойки. Это не соответствует ее интересам. Более перспективным считается стратегическое партнерство с государством, в рамках которого РПЦ, сохраняя юридическую и формальную независимость, де-факто регулярно исполняет функции министерства нравственности. Такое партнерство позволяет Церкви осуществлять частичный контроль над сферами образования, воспитания и культуры, а также рассчитывать на приоритетное внимание к ее интересам в экономической области. Однако такие отношения означают, что Церковь не перегибает палку и не перетягивает одеяло на себя. Дело Кулябина – явный перегиб: РПЦ не может публично встать на сторону режиссера, но может остановить развитие скандала и его копирование в других епархиях.
Случай «Тангейзера» продемонстрировал, что в общественной жизни России драматическим образом сочетаются несколько тенденций. Это антиинтеллектуализм, отсутствие принятых всеми принципов общежития и извращение функций институтов власти, прежде всего – судебной. Обвинения в нарушении «прав верующих» и «использовании церковной символики не по назначению» (в спектакле!) интеллектуально слабы, если не сказать – несостоятельны. Отказ от профессиональной религиоведческой или искусствоведческой экспертизы в суде является вопиющим нарушением процедуры. Тем не менее, суды на местах берут под козырек, если запрос идет из церковных кругов. Отсутствуют гарантии свободы творчества, нет четких определений «прав верующих» или «чувств верующих», защитой которых занято государство в России.
Новосибирское дело «Тангейзера» показательно по целому ряду причин. Прежде всего, у иерархов Русской православной церкви после случая с выставкой Самодурова и Ерофеева и процессом над «Pussy Riot» выработалась норма реакции на любое культурное высказывание, в котором критически или просто вольно затрагиваются религиозные темы. Норма – это обращение в прокуратуру. Если таков порядок, то перспективы здесь две. Первая – конформизм культуры, отказ творческих людей от любой игры с религиозными символами и текстами. Вторая – полемический антиклерикализм культуры. Нормальная дискуссия сторон – как о религии, так и о культуре – становится невозможной, потому что Церковь привлекает прокуратуру и суд в качестве арбитров в споре. Описанные выше форматы взаимодействия не предполагают и знакомства сторон друг с другом. Художник может не вникать в идеи и практики той или иной религиозной традиции, а архи-, прото- и просто иерей – в содержание спектакля, как это и случилось с митрополитом Тихоном (Емельяновым) и «Тангейзером» Тимофея Кулябина.
Из Москвы в епархии уже отправляются сигналы разрешать церковно-культурные конфликты в досудебном порядке. Это, в принципе, понятно. Судебное преследование молодого режиссера, который не врывался в храм, а поставил в театре спектакль, не понятый местным архиереем, едва ли вызовет симпатии у кого-либо, кроме церковных ультраконсерваторов и плохо образованных прихожан. Никакого политического запроса на процесс против Кулябина, с которым могли бы совпасть интересы Церкви (как это было в случае с «Pussy Riot») нет, есть лишь локальный альянс РПЦ и власти в лице прокуратуры. Поддерживая все новые жалобы, аналогичные новосибирской, Патриархия окажется в заложниках у крайне консервативной церковной прослойки. Это не соответствует ее интересам. Более перспективным считается стратегическое партнерство с государством, в рамках которого РПЦ, сохраняя юридическую и формальную независимость, де-факто регулярно исполняет функции министерства нравственности. Такое партнерство позволяет Церкви осуществлять частичный контроль над сферами образования, воспитания и культуры, а также рассчитывать на приоритетное внимание к ее интересам в экономической области. Однако такие отношения означают, что Церковь не перегибает палку и не перетягивает одеяло на себя. Дело Кулябина – явный перегиб: РПЦ не может публично встать на сторону режиссера, но может остановить развитие скандала и его копирование в других епархиях.
Случай «Тангейзера» продемонстрировал, что в общественной жизни России драматическим образом сочетаются несколько тенденций. Это антиинтеллектуализм, отсутствие принятых всеми принципов общежития и извращение функций институтов власти, прежде всего – судебной. Обвинения в нарушении «прав верующих» и «использовании церковной символики не по назначению» (в спектакле!) интеллектуально слабы, если не сказать – несостоятельны. Отказ от профессиональной религиоведческой или искусствоведческой экспертизы в суде является вопиющим нарушением процедуры. Тем не менее, суды на местах берут под козырек, если запрос идет из церковных кругов. Отсутствуют гарантии свободы творчества, нет четких определений «прав верующих» или «чувств верующих», защитой которых занято государство в России.