Уважаемые депутаты, дамы и господа!
Я благодарен за возможность выступить на этих слушаниях.
Наш информационно-аналитический центр «Сова» ведет в России мониторинг и исследования в таких сферах, как преступления ненависти, язык вражды, радикальный национализм, противодействие этим явлениям, злоупотребления, возникающие при этом противодействии, а также проблемы свободы совести. На своем сайте мы публикуем результаты ежедневного мониторинга по России, наши доклады и выступления. И сейчас я хотел бы поделиться некоторыми результатами.
Расизм и дискриминация являются серьезными проблемами современной России, хотя сами эти термины в стране очень непопулярны, а антидискриминационное законодательство крайне слабо и неэффективно.
Свои краткие выводы на эту тему представил Антидискриминационный центр «Мемориал» из Санкт-Петербурга, см. в представленных материалах. Для тех, кто читает по-русски, я привез более подробные их материалы.
Россия систематически отвергает рекомендации создать комплексное антидискриминационное законодательство, утверждая, что изолированных норм, разбросанных по разным законам, достаточно. Но это, очевидно, не так.
Механизмы дискриминации в России изучены плохо. Гораздо лучше изучен российский расизм, который у нас обычно называют этнической ксенофобией. Согласно данным Левада-центра, с начала века около 55% граждан стабильно поддерживают довольно жесткие дискриминационные лозунги. Эта ксенофобия сфокусирована на выходцах с Северного Кавказа и на «нелегальных иммигрантах из стран СНГ», фактически – с Южного Кавказа и из Центральной Азии. И антиммигрантские настроения постепенно замещаются антикавказскими, особенно среди молодежи.
Власти в течение 2000-х годов по-разному реагировали на активность националистов и на все более настойчивый поворот общественного мнения в сторону острой проблематизации этнической тематики. И все это время официальный дискурс складывался из двух компонент. Первая – противодействие экстремизму. Этот дискурс защиты власти и подавления политических оппонентов любого рода тесно связан с соответствующим законодательством и его весьма проблематичным применением. Вторая компонента – разрешение «межнациональных конфликтов», была унаследована еще с советских времен. Здесь важна сама идея конфликта, который подразумевает некие этнически организованные стороны. Ситуация нападения десятка идейных расистов на одного или двоих прохожих, таким образом, резко повышается в статусе и имплицитно предполагает необходимость переговоров между соответствующими «этническими сторонами». Этот дискурс контрпродуктивен и вытесняет дискуссию на такие темы, как дискриминация, интеграция, равноправие и т.д.
После расистских беспорядков в Москве в декабре 2010 года были предприняты попытки сформулировать новую политику в этой сфере, но вскоре эти попытки были забыты. Видимо, потому, что новых беспорядков не происходило. Владимир Путин снова обратился к теме этнической политики в период президентских выборов, и выступил с довольно противоречивыми предвыборными предложениями. Но комментировать их преждевременно, так как пока трудно сказать, вспомнит ли он о них после выборов.
Годами российские правозащитники говорили об огромном количестве преступлений ненависти, о безнаказанности этих преступлений, о неправильной их юридической квалификации в тех случаях, когда преступления раскрывались. Я очень рад заявить, что в этом отношении в последние три года достигнут значительный прогресс. Если вы посмотрите на представленные нами таблицы преступлений ненависти и уголовных преследований за преступления ксенофобного характера, то увидите, что худшим годом был 2008. Тогда мы насчитали 116 убитых в результате расистских нападений и около 500 серьезно избитых или раненых. В 2011 году мы знаем о 21 убитом и около 150 серьезно пострадавших, хотя эти данные еще будут пополняться. Конечно, наши данные далеко не полны (а официальной статистики не существует), но динамика очевидна.
И причина ее также очевидна из тех же таблиц: самих преступников стали гораздо чаще отправлять за решетку. Если считать только тех, кто был не просто осужден, но осужден именно за преступления ненависти, то мы увидим, что до 2006 года их количество исчислялось десятками, а в 2010 году было осуждено около 300 человек. И даже на фоне снижающейся расистской преступности в 2011 году за насильственные преступления ненависти было осуждено почти 200 человек.
Конечно, уровень расистского насилия все еще неприемлемо высок, но власти продемонстрировали, что при наличии политической воли даже такая запущенная проблема может довольно успешно решаться.
К сожалению, все эти положительные оценки не относятся к преследованию языка вражды (пропаганды ненависти). Количество приговоров, как вы видите в таблице, довольно уже велико – около 70-80 человек в год в последние три года. Но большинство их выносится по незначительным эпизодам типа рисования на заборе или комментариев и размещения видео в социальных сетях. Это правоприменение неизбежно оказывается вопиюще избирательным и спорным. Случаи же наказания людей, систематически занимавшихся действительно опасным подстрекательством, единичны.
Качество преследования пропаганды ненависти дополнительно снижается из-за низкого качества соответствующих статей законодательства, основанных на законе «О противодействии экстремистской деятельности». Претензии к законодательству в этой сфере излагались уже не раз. Главная проблема – туманность и чрезмерная гибкость определения экстремистской деятельности в законе «О противодействии экстремистской деятельности». В определении отсутствуют родовые признаки; вместо них используется список видов экстремистской деятельности, который легко поменять, и его уже дважды меняли. Этот список включает в себя не только весьма опасные деяния, такие как попытка переворота, терроризм, преступления ненависти, но и действия, описанные слишком неопределенно и, вполне возможно, не представляющие существенной общественной опасности. Это относится и к одному из ключевых элементов определения - «возбуждение национальной, расовой, религиозной, социальной розни», именно розни – не ненависти и не вражды.
Широко известны преследования некоторых политических и гражданских активистов с использованием этого законодательства. Много проблем с антиэкстремистским законодательством возникает у масс-медиа. В стране существует список запрещенных книг, листовок, фильмов, сайтов и т.п., и он уже перевалил за тысячу пунктов. Соответственно, проблемы возникают и у библиотек, в которых есть книги из этого списка. Общее впечатление – это законодательство превратилось в весьма популярный репрессивный инструмент, но используется он по преимуществу без всякой разумной цели.
Тот факт, что понятие «экстремизм» включает в себя крайне опасные деяния, подстегивает правоохранительные органы ко все более активной борьбе с ним. Но в то же время остается и возможность свести эту борьбу к наименее опасным, а то и вовсе безопасным для общества действиям, которые формально подходят под определение экстремизма. Кстати, с такими действиями и легче «бороться», улучшая отчетность. Зачастую правоохранительные органы предпочитают поступать именно так.
Помимо многочисленных нарушений прав человека, злоупотребления в сфере противодействия экстремизму дискредитируют в глазах общества правоприменение в этой области в целом, включая вполне правомерное и действительно необходимое. И этот эффект стал особенно заметен в ситуации массовых протестов нынешней зимой.
Видимо, наиболее значительной частью пострадавших от неправомерного применения антиэкстремистского законодательства являются различные религиозные течения, по тем или иным причинам не одобряемые властями. Так что религиозная дискриминация является одним из результатов неправомерного применения антиэкстремистского законодательства.
Определение экстремизма, включающее в себя такие понятия, как «религиозная рознь» и «утверждение религиозного превосходства», идеально подходит для преследования практически любых религиозных деятелей, равно как и критиков религии. Среди доступных вам материалов есть мои более подробные объяснения, озаглавленные «Legal and pseudo-legal basis for misuse of anti-extremism law enforcement related to religion». Поэтому я остановлюсь только на новейших тенденциях в этой области.
Наибольшее беспокойство вызывает размах преследований последователей турецкого суфийского мыслителя Саида Нурси. Хорошо известно, что идеи Нурси не имеют ничего общего с насилием, религиозной ненавистью, с «исламским терроризмом» в обычном смысле этого слова. Тем не менее, книги Нурси запрещены в России как экстремистские, несмотря на громкие протесты мусульманских лидеров и уважаемых религиоведов. Есть также решение о запрете организации «Нурджулар», хотя такой организации не существует, это просто название всех последователей Нурси. И вот за 2011 год за членство в этой «организации» осуждено не менее 9 человек, и еще несколько дел расследуется.
Другие религиозные течения подвергаются менее суровым санкциям, но давление все время возрастает. Например, запрещены как экстремистские две местные организации Свидетелей Иеговы, а также множество их публикаций. Как и в случае с последователями Нурси, Свидетелям Иеговы предъявляется одно обвинение – в утверждении превосходства собственной веры. В стране расследуется 9 уголовных дел в отношении Свидетелей Иеговы.
Все эти проблемы волнуют не только нас, но и многих в России. Надо добиваться прекращения произвольного применения этого законодательства. Но мы уверены, что этого не удастся добиться, пока не будет исправлено само законодательство.
Сравнительно легко было бы переформулировать определение экстремистской деятельности, сфокусировав его на деяниях, так или иначе связанных с насилием. Это само по себе привело бы к резкому сокращению злоупотреблений. Кроме того, удалось бы, наконец, направить ресурсы правоохранительных органов на действительно опасные проявления неонацизма и других радикальных политических течений. Мы предлагали Президенту соответствующий проект в 2011 году и будем снова и снова пытаться предлагать его в дальнейшем.
И мы надеемся вовлечь Совет Европы в обсуждение этих проблем.
Спасибо за внимание.
