В блок российского антиэкстремистского и антитеррористического законодательства уже много лет входят две пары статей Уголовного кодекса, относящиеся к участию в группах экстремистского или террористического толка, — в том понимании экстремистской и террористической деятельности, которое заложено в соответствующих рамочных законах: в ст. 1 закона «О противодействии экстремистской деятельности» и в ст. 3 закона «О противодействии терроризму». Причастность к деятельности экстремистских/террористических групп квалифицируется в этих статьях в трех формах: организация деятельности, участие в ней и вовлечение в нее других. Они разнесены по разным частям статей и за них предусмотрены разные санкции, однако для сказанного ниже это несущественно.

Одна из статей в каждой паре предусматривает ответственность за участие в группе людей, нацеленных на совершение экстремистских/террористических преступлений. Это ст. 282.1 УК о причастности к экстремистскому сообществу и ст. 205.4 УК о причастности к сообществу террористическому. Для привлечения человека к ответственности по этим статьям надо установить факт его причастности к подготовке или совершению хотя бы в одного экстремистского/террористического преступления в составе группы или хотя бы намерения такое преступление совершить. Такие статьи УК по сути аналогичны распространенной в демократических странах норме, криминализующей участие в банде.

Другая статья в каждой паре предусматривает ответственность за продолжение деятельности группы, если она ранее была запрещена судом как экстремистская/террористическая (после того, как решение вступило в силу и организацию внесли в соответствующие списки, которые ведут Минюст и ФСБ). Это ст. 282.2 УК о причастности к экстремистской организации и 205.5 УК о причастности к террористической организации. В этом случае продолжение деятельности не определено никак, не предполагается также обязательного соучастия в какой бы то ни было еще противоправной деятельности. Разъяснения Верховного суда по применению этих статей дают некоторые примеры того, что может рассматриваться как продолжение деятельности, но не дают примеров того, что не может. Лишь для религиозных объединений сказано, что чисто религиозная деятельность не является преступлением, если она не продолжает деятельность запрещенной организации, но как различить эти две формы деятельности, не объясняется. Таким образом, по сути статьи 282.2/205.5 УК криминализуют сам факт неисполнения решения суда о запрете организации. Это довольно необычная норма, в демократических странах Европы она встречается крайне редко; Россия, очевидно, заимствовала ее из германского УК.

Составы по обеим парам статей являются сейчас в УК тяжкими или даже особо тяжкими. Само по себе это ожидаемо, раз речь идет об организованных экстремистских и тем более террористических группах. Но здесь возникают три серьезные и взаимосвязанные по сути проблемы.

Первая проблема: к преступлениям экстремистской направленности относятся преступления различных категорий — как тяжкие, так и нет. Получается, что причастность к экстремистской группе как по ст. 282.1, так и по ст. 282.2 УК квалифицируется строже, чем некоторые экстремистские преступления — например, возбуждение ненависти (ч. 1 ст. 282). Для террористических групп это еще более верно: простое участие в группе предусматривает — по 205.4 или 205.5 — лишение свободы от 10 лет, а, например, пропаганда или оправдание терроризма, которые могут быть формой террористической деятельности группы, — по ч. 1 ст. 205.2 — до пяти лет.

Вторая проблема касается ст. 282.2 и 205.5 УК. В соответствии с ними само по себе неподчинение решению суда о запрете организации квалифицируется как тяжкое (для экстремистских организаций) или особо тяжкое (для террористических) преступление. Но столь суровая квалификация представляется совершенно несоразмерной.

Есть и третья проблема, характерная для антиэкстремистского и антитеррористического законодательства в целом: оба рамочных закона и списки экстремистских/террористических преступлений, которые приведены в некоторых нормах УК, охватывают очень широкий диапазон видов деятельности по степени их общественной опасности. Наиболее очевидно это применительно к определению экстремизма, в которое включены и уголовные преступления вроде попытки свержения правительства или идейно мотивированных убийств, и административные правонарушения вроде рисования запрещенных символов. Понимание террористической деятельности в законодательстве также весьма широко, оно не ограничивается собственно терактами, их организацией, созданием для этого боевых групп, их финансированием и тому подобным. Так, в определение террористической деятельности в рамочном законе входит среди прочего «пропаганда идей терроризма», которой соответствует состав ст. 205.2 УК (с некоторыми оговорками, которые в данном случае не так важны). К тому же сами составы основных террористических статей (205–205.5 УК), отсылают и к другим преступлениям, которые не имеют прямого отношения к терактам, но квалифицируются как террористические, среди них участие в незаконном вооруженном формировании в России или вне ее, а также попытка государственного переворота или мятежа. Законодательство относит к террористической деятельности и совершение теракта (ст. 205 УК), и, например, характерные для радикальных групп самого разного толка публичные заявления о том, что политический режим должен быть сменен революционным, насильственным путем, — даже если группа не занимается подготовкой к таким действиям или реальным подстрекательством к ним (ст. 205.2 УК). Таким образом, и экстремистские, и террористические группы могут вести деятельность очень разной степени общественной опасности, но санкции по перечисленным нами четырем «групповым» статьям УК от этого мало зависят.

Применительно к статьям 282.1 и 205.4 УК указанные проблемы могли бы быть решены просто: достаточно было бы существенно смягчить санкции, прежде всего, снизить нижний порог для ст. 205.4 УК. Ведь эти статьи по сути являются дополнительными к обвинению в каком-то другом экстремистском/террористическом преступлении. Но само применение санкций в случае, если сообщество совершало или готовило реальные экстремистские/террористические преступления, вполне обоснованно. В принципе, возможна и альтернатива — рассматривать причастность к экстремистскому/террористическому сообществу не как отдельное преступление, а как квалифицирующий признак во всех статьях о преступлениях экстремистской/террористической направленности.

Ситуация со статьями 282.2 и 205.5 сложнее. С одной стороны, тот вид, в котором они сейчас присутствуют в российском УК, представляется нам неправильным, с другой — существование норм, карающих за причастность к запрещенным организациям, не противоречит Конституции и международному праву, и такие нормы предусмотрены в законодательстве некоторых демократических стран. Мы полагаем, что эти статьи должны быть реформированы тем или иным способом. Такое правонарушение могло бы квалифицироваться как преступление небольшой тяжести или как отягчающее обстоятельство иного преступления. Последний вариант предлагался в законопроекте, который был подготовлен рабочей группой правозащитников при Уполномоченной по правам человека, но не был принят парламентом к рассмотрению: группа предлагала удалить статьи 282.2 и 205.5 из УК, а факт запрета организации рассматривать как квалифицирующий признак в составе статей 282.1 и 205.4.

Мы не предлагаем здесь конкретный проект поправок в УК, но уверены в том, что они давно назрели. Важно, с одной стороны, не потерять инструмент борьбы с общественно опасными объединениями, а с другой стороны, сделать этот инструмент более рациональным и пропорциональным.

Остается вопрос, как оценивать преследование по ст. 282.2 и 205.5 УК в существующей ситуации, когда запрещаются организации самой разной степени общественной опасности.

Запреты объединений, без веских оснований ограничивающие права их членов, скажем, на свободу вероисповедания, свободу выражения мнения или свободу ассоциаций, влекут за собой явно неправомерные преследования. Например, мы не сомневаемся, что Свидетели Иеговы запрещены неправомерно, и, следовательно, все вынесенные приговоры по ст. 282.2 в их отношении неправомерны тоже, вне зависимости от того, что мы думаем о самой этой статье УК.

С другой стороны, мы не сомневаемся, что ИГИЛ вполне обоснованно признано террористической организацией и полагаем, что причастность к деятельности ИГИЛ должна быть криминализована. Однако надо иметь в виду, что чаще всего обвиняемый вел какую-то конкретную противоправную деятельность, помимо собственно вступления в организацию, так что факт запрета ИГИЛ должен отягощать его ответственность за эту деятельность. Если же обвиняемый никакой противоправной деятельности не вел (например, не успел ее начать), его ответственность не должна быть столь же серьезной, как у активных участников.

Есть и третья ситуация — когда деятельность сообщества в той или иной степени соответствует определению террористической деятельности в российском законодательстве, но не имеет явного отношения к терактам, то есть к «терроризму» в обыденном, а не юридическом, смысле этого слова. Очевидным примером такого типа является партия «Хизб ут-Тахрир аль-Ислами»: она запрещена в 2003 году как террористическая, хотя принципиально не использует теракты. ЕСПЧ постановил, что у России, как до этого у Германии, были основания запретить «Хизб ут-Тахрир», поскольку цели этой партии радикально противоречат Европейской конвенции о правах человека и потому положения конвенции не защищают партию от запрета. С другой стороны, ЕСПЧ не нашел подтверждения именно террористической деятельности партии. Но ЕСПЧ имел в виду «терроризм» как деятельность, связанную именно с терактами, а российское определение терроризма шире. И ему деятельность «Хизб ут-Тахрир» в определенной степени соответствует: партия многократно призывала военных в арабских странах свергнуть свои правительства, чтобы установить Халифат и всерьез атаковать Израиль. В свое время «Хизб ут-Тахрир» также считала допустимыми теракты против гражданских лиц в ситуации «защиты земель ислама», а к этой ситуации относилось противостояние с Израилем или любыми западными войсками на таких землях. Позже эта тема не педалировалась, однако совсем недавно партия активно приветствовала бесспорно террористическую по методам атаку ХАМАС на Израиль 7 октября 2023 года. Таким образом, вполне можно утверждать, что «Хизб ут-Тахрир» оправдывает терроризм в том смысле, который установлен ст. 205.2 УК РФ. То, что речь во всех этих случаях идет не о России, вызывает сомнения относительно того, должны ли эти действия подпадать под российскую уголовную юрисдикцию, но не отменяет возможности интерпретировать их как террористическую деятельность партии с точки зрения российского законодательства.

Вопрос о том, оправдан ли в принципе запрет «Хизб ут-Тахрир» как террористической организации, остается актуальным. Но и считать этот запрет полностью неправомерным неверно: во-первых, российский закон в этой сфере может быть предметом претензий, но его не назовешь антиконституционным или явно неразумным, во-вторых, буквально в начале 2024 года из-за поддержки атаки на Израиль 7 октября «Хизб ут-Тахрир» была запрещена в Соединенном Королевстве. И там тоже власти сочли, что тот факт, что партия в самом королевстве никаких мятежей и терактов не планировала и не одобряла, не является препятствием для ее запрета.

Однако и при обоснованном запрете такой организации трудно счесть, что сам факт причастности к ней, если участник не призывал к терактам или мятежу или еще чему-то подобному, должен наказываться лишением свободы от 10 до 20 лет. Столь суровые наказания нам представляются чрезмерными. Да, когда государство запрещает организацию, перед ним встает задача обеспечить выполнение запрета, но методы реализации этой задачи должны выбираться пропорционально реальной угрозе. Например, степень опасности ИГИЛ и «Хизб ут-Тахрир» явно очень разная.

Как же обеспечить дифференциацию? Повторим, что, на наш взгляд, сама по себе причастность к запрещенной организации не должна квалифицироваться как серьезное преступление. Не предрешая конкретной реформы законодательства, можем сказать, что само по себе участие в такой организации следовало бы считать либо преступлением небольшой тяжести, либо отягчающим обстоятельством для другого преступления. Эти подходы могут также комбинироваться тем или иным способом. А действия участников запрещенных групп, представляющие бо́льшую общественную опасность, могут и должны квалифицироваться в первую очередь по другим статьям УК. Применительно к разным организациям это будут очень разные статьи, включая, конечно, призывы к террористической или экстремистской деятельности, покушение на мятеж или на теракт и так далее.

Центр «Сова» располагает информацией о реальной деятельности далеко не всех организаций, которые были запрещены как террористические или экстремистские. Поэтому мы оцениваем преследование за причастность к ним довольно сложным образом:

• В тех случаях, когда мы считаем запрет организации неправомерным, мы объясняем свою оценку и далее считаем приговоры по ст. 282.2/205.5 УК неправомерными (хотя другие обвинения в адрес тех же людей можем счесть правомерными).

• В тех случаях, когда мы признаем запрет допустимым решением,

- если мы знаем, что людям, остающимся в запрещенной организации (или только обвиняемым в этом), предъявлены обвинения только по ст. 282.2/205.5 УК и не предъявлено обоснованных обвинений в каких-то иных экстремистских/террористических преступлениях, мы оцениваем преследование как неправомерное, в частности потому, что оно предполагает непропорционально суровое наказание;

- если мы предполагаем, что обвиняемые были вовлечены в какие-то серьезные преступные действия, но не располагаем достаточным количеством информации на этот счет, мы воздерживаемся от оценки правомерности преследования;

- если же мы доверяем информации о такой вовлеченности, мы считаем преследование правомерным.

• Следует учитывать, что случаев, когда у нас недостаточно информации для оценки решения о запрете организации или обвинения в адрес конкретных людей, очень много.