В период всплеска протестного движения зимой 2011–2012 годов вопрос о политических репрессиях стал одним из самых обсуждаемых, а вместе с ним – антиэкстремистское законодательство в целом и ст. 282 УК в частности. Но если раньше оппонентами этих законов выступали в первую очередь наиболее бескомпромиссные защитники свободы слова, то в течение 2011 года гораздо слышнее стал голос ультраправых, дружно выдвигающих те же требования с очевидной целью – защитить своих единомышленников, осужденных не только за подстрекательство разного рода, но и за насильственные преступления ненависти. Владимир Жириновский даже вносил законопроекты об отмене закона «О противодействии экстремистской деятельности» и ст. 282 УК, и явная непроработанность этих законопроектов выдавала их задачу – не изменить законодательство, а сделать определенный политический жест. Сами молодые ультранационалисты выражались в своих «кричалках» более лапидарно, например: «Русским – русская Москва, отменить два-восемь-два».

Если цели ультранационалистов ясны и содержательное обсуждение законов и правоприменения не в их интересах, то не радикальная часть оппозиции и гражданских активистов могла бы отнестись ко всей этой проблематике более внимательно. К сожалению, протесты против «неправомерного антиэкстремизма» формулируются крайне небрежно, зачастую протестующие даже не различают разные статьи Уголовного кодекса (например, 280, 282 и 282²). Чтобы добиваться улучшения законодательства и прекращения злоупотреблений, необходим тщательный анализ этого законодательства и правоприменения, основанный на ясных и неполитизированных критериях.

Антиэкстремистское законодательство уже не раз подвергалось детальной критике[1], так что целью данного доклада является анализ основных тенденций правоприменения за 2011 год. Доклад разделен на четыре части. В первой дается обзор правовых новаций. Во второй – анализируются те тенденции, которые были наиболее характерны именно для прошедшего года. В третьей дается традиционный обзор по основным категориям объектов применения «неправомерного антиэкстремизма». Четвертая часть, новая для наших докладов, представляет собой попытку статистического обобщения репрессивной практики в этой сфере.

«Неправомерным антиэкстремизмом» мы в целом считаем два уровня нарушений. Первый – это ограничения основных прав и свобод в степени, существенно превышающей ту, которая предписана международным правом. Второй – злоупотребления даже действующим, и так достаточно репрессивным, законодательством[2].

Как и во все предыдущие годы, наиболее серьезные преследования касались определенных религиозных групп, но некоторые категории политических и гражданских активистов также становились мишенями «неправомерного антиэкстремизма». В меньшей степени страдали от него в прошлом году СМИ, но зато шире стало неправомерное правоприменение, касающееся интернета.

В целом, мы видим, что противодействие экстремизму в том виде, в каком оно сложилось под влиянием репрессивного законодательства и репрессивных кампаний, порождает все больше «побочных эффектов». Антиэкстремистское законодательство изначально рассматривалось как своего рода «принуждение к толерантности», и оно интерпретируется в этом отношении все более произвольно, создавая угрозу преследования за спорные высказывания, все менее и менее опасные для общества. Все большее давление оказывается на организации, случайно оказавшиеся на пути «борцов с экстремизмом», например, на библиотеки или интернет-провайдеров. Растет количество явно побочных, случайных, по сути, жертв этой борьбы. Наконец, все чаще мы фиксируем злоупотребления со стороны специализированных антиэкстремистских подразделений.

Решение всех этих проблем требует коренной реформы всего антиэкстремистского законодательства. Те или иные аспекты этой реформы могут и должны быть предметом серьезной дискуссии, не вписывающейся в формат данного доклада. Здесь можно обозначить только некоторые ключевые положения:

- переопределение объекта противодействия как совокупности преступных деяний, прямо или косвенно связанных с идейно мотивированным насилием;

- декриминализация всех иных деяний, ныне относимых к экстремистским;

- отказ от явно дискредитировавших себя правовых механизмов, в первую очередь от запрета информационных материалов и от обязательного проведения экспертизы в «экстремистских» делах;

- пересмотр ранее вынесенных судебных решений о запрете организаций как экстремистских, а также уголовных приговоров, по крайней мере, по ст.ст. 280 и 282 УК, так как состав статей будет в ходе реформы изменен в сторону сужения.

Основные события в сфере нормотворчества в 2011 году имели позитивный характер. Складывается впечатление, что у политического руководства, у руководства правоохранительных органов (всегда причастных к законотворчеству в этой сфере) и особенно у Верховного суда РФ возникла потребность в устранении хотя бы самых явных несообразностей и злоупотреблений, возникающих в сфере «антиэкстремизма». Конечно, до полномасштабных реформ дело пока не дошло, что выразилось, в частности, в том, что Администрация Президента отвергла проект реформы антиэкстремистского законодательства, представленный Советом по правам человека[3]. Однако и частичные реформы важны не только сами по себе, но и как начало процесса: ранее власти лишь игнорировали проблематику «неправомерного антиэкстремизма».

Основные события в этой сфере уже описаны в докладе Центра «СОВА» о противодействии ксенофобии и ультранационализму[4], здесь мы приведем только большие цитаты из этого доклада, касающиеся основных изменений и инициатив.

«Самым значимым событием 2011 года оказался не закон и не законопроект, а Постановление Пленума Верховного суда РФ № 11 «О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности» от 28 июня 2011 г.[5], на которое мы неоднократно ссылаемся в этом докладе.

Суд высказался по ряду спорных вопросов разграничения разных квалификаций деяний, которые могут быть признаны экстремистскими.

Во-первых, подтверждено, что массовое распространение запрещенных материалов может считаться уголовным преступлением по ст. 282 УК, если доказан прямой умысел на возбуждение ненависти.

Во-вторых, суд признал правильным применение ст. 282 УК к насильственным преступлениям, если они направлены на возбуждение ненависти у третьих лиц, например, посредством публичного и демонстративного идейно мотивированного нападения. Акты вандализма разного рода, если при этом возникает публичный мессидж, например, оставлена надпись, возбуждающая вражду, должны квалифицироваться по совокупности соответствующих статей (то есть ст.ст. 214 и 244) и ст. 282.

В-третьих, суд указал, что для того, чтобы признать человека виновным в участии в экстремистском сообществе (ст. 282¹ УК), достаточно, чтобы он хоть в какой-нибудь форме участвовал в его деятельности, даже не совершая иных преступлений.

Постановление содержит целый ряд принципиально важных моментов, уже не один год поднимавшихся экспертами и правозащитниками, которые имеют значение в первую очередь для устранения неправомерного правоприменения.

Во-первых, суд указал, что критика должностных лиц и политиков не должна квалифицироваться по ст. 282, так как они не могут быть в этом вопросе приравнены к рядовым гражданам.

Во-вторых (и это еще важнее в контексте применения ст. 282), критика политических, религиозных и идеологических объединений и убеждений, а также национальных и религиозных обычаев сама по себе не является возбуждением ненависти.

В-третьих, суд запретил при проведении экспертиз задавать экспертам (лингвистам, психологам и т.д.) правовые вопросы, связанные с оценкой совершенного деяния. Например, эксперту нельзя задавать вопрос о том, направлены ли исследуемые материалы на возбуждение национальной ненависти. Впрочем, тем самым ВС лишь напомнил основы уголовного-процессуального права: правовые вопросы полностью находятся в компетенции следствия и суда.

Тем не менее, Постановление не ликвидировало всех белых пятен в антиэкстремистском законодательстве. В частности, так и не сказано, каких именно групп касается антиэкстремистское законодательство в части мотива ненависти к социальной группе. Вовсе без разъяснения оставлена суть ст. 282² УК («Организация деятельности экстремистской организации»): например, можно ли считать продолжением деятельности запрещенной организации деятельность, ведущуюся под измененным названием и символикой, но теми же лицами и такую же по сути.

Наконец, по имеющемуся опыту, не следует ожидать, что суды быстро воспримут непривычные для них разъяснения Верховного суда. Хотя мы видим, что по некоторым делам приговоры уже выносятся с учетом этих разъяснений.

26 июля вступил в силу президентский законопроект, предусматривающий расширение применения «запретов на профессию» в некоторых «экстремистских» статьях УК.

Реформированию подверглись ст.ст. 280 («Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности»), 282¹ РФ («Организация экстремистского сообщества») и 282² («Организация деятельности экстремистской организации»). В одних случаях было введено ранее не применявшееся в этих статьях наказание в виде лишения права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью, а там, где оно предполагалось изначально, увеличены сроки этого вида наказания.

Мы поддерживаем ужесточение в данном случае «запрета на профессию»[6], а также тот факт, что сроки наказания в виде лишения свободы не были изменены в сторону увеличения, – мы не считаем, что «за слова» необходимо наказывать тюремными сроками.

7 декабря 2011 г. вступил в силу президентский законопроект, предусматривающий широкомасштабную гуманизацию Уголовного кодекса, касающийся и «преступлений экстремистской направленности». Согласно законопроекту, за преступления, предусмотренные ч. 1 ст. 280, ч. 1 ст. 282, ч. 2 ст. 282¹ и ч. 1 и 2 ст. 282² УК, приговоры в виде лишения свободы будут выноситься значительно реже, так как эти преступления будут считаться преступлениями небольшой тяжести, а к таковым лишение свободы не будет применяться при отсутствии отягчающих обстоятельств. Мы одобряем эту инициативу, поскольку она касается приговоров, выносящихся только «за слова» или лишь за факт членства в какой-то группировке.

Поправки косвенно коснутся и практики назначения условного наказания за совершение подобных преступлений: суд, как правило, назначает условным именно лишение свободы, а раз такие приговоры станут редкостью, то и условных сроков станет меньше. Мы приветствуем такие изменения, так как считаем, что условное наказание – это, по сути, отсутствие наказания для идейно мотивированного преступника.

Помимо этого, в 2011 году были выдвинуты еще два антиэкстремистских законопроекта, которые вызывает серьезные сомнения.

4 августа Правительство направило в Госдуму законопроект, который касается финансирования экстремистской деятельности и пропаганды экстремизма в интернете. Он предусматривает:

- введение новой статьи УК – 282³ («Финансирование экстремистской деятельности»), наказание по которой варьирует от штрафа до 6 лет лишения свободы;

- включение в список конфискуемого имущества ценностей, предназначенных для финансирования экстремистской деятельности;

- приравнивание интернета к СМИ применительно к ст.ст. 280 и 282 УК;

- установление процессуальных сроков, связанных с признанием материалов экстремистскими: судебное решение должно быть направлено в Минюст в трехдневный срок, а Минюст должен внести это решение в Федеральный список в течение 30 дней.

Мы не уверены, что внесение статьи о финансировании экстремистской деятельности имеет смысл, так как в УК уже предполагается, что предоставление средств для совершения преступления является одной из форм соучастия (ст. 33 УК). Однако и вреда от добавления такой статьи тоже не будет.

Что касается приравнивания интернета к СМИ, то эта инициатива нам представляется крайне неудачной. Во-первых, не всякий материал, размещенный в интернете, является публичным: он может быть скрыт паролем и доступен лишь узкому кругу пользователей – такое размещение ничем не отличается от адресной рассылки. Во-вторых, в любых пропагандистских преступлениях критически важна степень публичности. Если применительно к СМИ она достаточно очевидна, то для выступлений в интернете этот параметр может очень сильно варьировать – от куда большей, чем для многих газет, до меньшей, чем при разговоре в людной комнате.

Предлагаемый законопроект побуждает серьезно преследовать (особенно по ст. 280) высказывания в интернете, общественная опасность которых просто ничтожна из-за малой реальной аудитории. Дело в том, что поправка ничего по существу не меняет в диспозиции ст. 282: интернет, как и СМИ, упоминается после слов «в том числе». А вот в ст. 280 использование СМИ (а по проекту – и интернета) является квалифицирующим признаком, так что любой призыв к экстремистской деятельности в интернете должен наказываться по этой статье только лишением свободы, причем на срок до пяти лет. Мотивировка столь суровых новаций непонятна. Ведь и сейчас ничто не препятствует преследовать за противоправные высказывания, размещенные в интернете, и по соответствующим делам накопилась уже немалая практика, как правомерная (см. об этом ниже), так и неправомерная.

Законопроект, впрочем, в Думе не продвигается. И, судя по нарастающему сопротивлению, может так и остаться непринятым в нынешнем виде.

11 октября 2011 г. президент Дмитрий Медведев внес в Госдуму проект Федерального закона «О внесении изменений в статью 22.1 Федерального закона “О государственной регистрации юридических лиц и индивидуальных предпринимателей” и статьи 331 и 351.1 Трудового кодекса Российской Федерации».

Законопроект касается ограничений на работу с несовершеннолетними. Сейчас к ней не допускаются те, кто был осужден или вообще привлекался (но не был оправдан) по доброй половине статей УК. К этому списку предлагается добавить преступления против основ конституционного строя (гл. 29 УК). К таковым относятся и преступления, предусмотренные ст.ст. 280, 282, 282¹ и 282² УК.

Мы не имеем претензий к самому закону, однако хотим подчеркнуть, что по указанным статьям УК выносится весомое количество неправомерных приговоров. Это означает, что жертвы неправомерного применения антиэкстремистского законодательства столкнутся с еще большим поражением в правах, если этот закон будет принят».

Как видим, не все перемены прошедшего года были к лучшему. В частности, только ухудшилась ситуация в сфере регулирования интернета (см. ниже в главе «Интернет и антиэкстремизм»). Остановимся, однако, еще на одном обнадеживающем эпизоде, который демонстрирует, что не только Верховный суд РФ проявляет озабоченность хотя бы самыми явными эксцессами антиэкстремистского правоприменения.

Мы уже не раз писали о том, что российское законодательство предусматривает абсолютный запрет на публичное использование нацистской и сходной с ней символики. Такой не зависящий от контекста запрет очевидно абсурден и, разумеется, не применяется систематически. И вот наконец очередной случай бессмысленной репрессии привлек внимание не только правозащитников и масс-медиа.

Вадим Громыко, сын вице-губернатора Краснодарского края Евгения Громыко, решил снять шуточный ролик с собой в роли Штирлица, для чего воспользовался взятой напрокат формой СС. В результате краевая прокуратура завела дело по ст. 20.3 КоАП о пропаганде и демонстрировании нацистской символики против женщины, разместившей фото В. Громыко в этой форме, потребовала удалить эти фото из всех СМИ, рассказавших про ролик (который вызвал в крае скандал); претензии были выдвинуты также к полиции, ректору университета, где учится В. Громыко и директору дома культуры, где он взял напрокат форму.

Нелепая история могла забыться, как многие аналогичные до нее, но портал «Живая Кубань» счел претензии прокуратуры необоснованными, так как материал на сайте отнюдь не был направлен на пропаганду нацизма, и обратился в суд.

По существу редакция, конечно, была права, а вот согласно букве закона – нет. Безусловный запрет содержится в старом законе «Об увековечении победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов», а более поздний закон «О противодействии экстремистской деятельности» запрещает «пропаганду и демонстрирование», и не вполне понятно, как понимать союз «и» в этом запрете: по логике русской грамматики запрещено и то, и другое по отдельности, а по традиции словоупотребления в законодательстве для обозначения запрета и того, и другого используется союз «либо», а не «и». Таким образом, норма закона «Об увековечении…» вряд ли может считаться отмененной.

В сентябре глава Роскомнадзора Сергей Ситников вник в ситуацию «Живой Кубани» и заявил, что его ведомство обратится в краевую прокуратуру с просьбой отозвать требование к изданию, а главное – инициирует процесс обсуждения пересмотра соответствующих норм закона. 5 октября 2011 г. Общественный совет при Роскомнадзоре поддержал позицию Ситникова, согласно которой редакция СМИ не должна нести ответственность за публикацию изображения нацистской символики или атрибутики либо символики или атрибутики, сходных с нацистской, если редакция не преследовала при этом цели пропаганды идей нацизма.

Трудно сказать, когда удастся добиться изменения законодательства, но, по крайней мере, позиция Роскомнадзора по вопросу о символике радикально изменилась.

На правовой климат в России существенное влияние оказывают решения Европейского суда по правам человека. Конечно, Россия не очень охотно выполняет рекомендации ЕСПЧ, хотя и обязана это делать как член Совета Европы, но все же эти рекомендации во многих случаях не остаются незамеченными.

21 июня 2011 г. ЕСПЧ постановил, что создание российскими правоохранительными органами базы данных «Сторожевой контроль», с помощью которой в рамках борьбы с экстремизмом осуществляется наблюдение за различными активистами, а также их «профилактические» задержания, нарушает право на уважение частной жизни. Решение было принято по жалобе нижегородского правозащитника Сергея Шимоволоса.

Как мы уже писали, само по себе существование в полиции базы данных людей, в отношении которых должна вестись оперативная работа, совершенно естественно. Не спорит с этим и ЕСПЧ. Суд также не сомневается, что любое секретное наблюдение вмешивается в частную жизнь человека, и вопрос только в основаниях и правилах для такого вмешательства. Страсбургский суд настаивает на том, что основания, по которым человек может быть включен в базу данных для секретного наблюдения, должны быть ясно изложены в общедоступном правовом акте, чтобы гражданин имел возможность такого наблюдения избегать. Поскольку «Сторожевой контроль» функционирует на основании неопубликованного приказа, а законодательство не дает четких разъяснений относительно оснований для внесения людей в эту базу данных (в частности, поскольку само определение экстремистской деятельности слишком нечетко) и не описывает процедуру обжалования, существующий в России механизм не соответствует понятию «предусмотренных законом» мер, затрагивающих частную жизнь человека[7].

Уже в феврале 2012 года Нижегородский районный суд Нижнего Новгорода вынужден был возобновить рассмотрение жалобы С. Шимоволоса. Для полноценной имплементации решения ЕСПЧ необходимы уточнение определения экстремистской деятельности и издание публичного и соответствующего европейским критериям акта о функционировании «Сторожевого контроля».

Центр «СОВА» в течение нескольких лет ведет мониторинг злоупотреблений в применении антиэкстремистского законодательства, выпустил несколько годовых докладов по этой теме[8]. За эти годы правоприменение уже приобрело некоторые рутинные черты, соответственно, рутинными стали и многие злоупотребления. Конечно, мы обязаны анализировать и эту рутину, и этому посвящен следующий раздел доклада. Но в этом разделе мы хотим сфокусировать внимание на том, что было характерно именно для 2011 года.

Антиэкстремистское законодательство направлено в первую очередь против поведения, мотивированного той или иной интолерантностью, культивирующего, пропагандирующего и реализующего ее на практике (в том числе в форме тяжких преступлений против личности). Мы, как и законодатель, и большинство граждан, согласны с тем, что интолерантность – это плохо как в этическом, так и в социальном плане, или если и не плохо само по себе, может привести к дурным последствиям. Это верно даже для такой формы интолерантности, как морально вполне оправданное возмущение чьими-то вредными и опасными действиями. Поэтому, рассуждая о правомерности антиэкстремистского правоприменения, мы должны иметь в виду, что общественно опасное поведение, на которое не могут не реагировать правоохранительные органы, вполне может быть связано с мировоззренческими установками, которые сами по себе отнюдь не предосудительны, – например, это могут быть те или иные религиозные или политические взгляды.

Но мы также не сомневаемся, что во многих случаях общество не должно принуждать граждан к толерантному поведению, и тем более это нельзя во всех случаях доверять государству: моральное и иное саморегулирование общества лишь в крайних случаях может быть подменено государственным вмешательством. Это остается верным и в тех ситуациях, когда мировоззренческие установки некоторых граждан не нравятся большинству других (примеры религиозных и политических взглядов легко себе представить). Это верно, даже если какие-то другие носители таких же установок совершали из-за них преступления: все-таки каждый отвечает только за свои поступки (вынося за скобки роли руководителя, родителя и т.п.) и высказывания. Это последнее соображение надо иметь в виду, когда мы говорим о публичных высказываниях людей, разделяющих крайне ксенофобные взгляды того или иного толка.

Однако все эти соображения явно не принимались во внимание при разработке антиэкстремистского законодательства, и, хуже того, не принимаются во внимание при его применении, хотя накоплен уже большой опыт, подталкивающий к рефлексии.

Известно немало случаев, когда те или иные антиэкстремистские меры принимались в случаях, когда высказывание (в виде речи, статьи, фильма и т.д.) было бесспорно интолерантным по отношению к той или иной группе (чаще всего этнической), но не содержало никаких подстрекательских призывов. Особенно возмутительно, когда в таких случаях возбуждают уголовные дела: правоохранительные органы явно игнорируют или неверно интерпретируют такой необходимый элемент любого преступления, как его общественная опасность[9].

Наибольшие проблемы вызывает такой элемент определения «экстремистской деятельности», как утверждение неполноценности или превосходства какой-то группы, и связанная с ним часть диспозиции ст. 282 УК, посвященная унижению достоинства людей в зависимости от принадлежности к группе. Можно предположить, что подобные высказывания не представляют существенной общественной опасности, так как по существу они аналогичны таким деяниям, как клевета или оскорбление, декриминализированные в декабре 2011 года. Нам представляется, что адекватным решением проблемы было бы удаление элемента «унижение достоинства» из состава ст. 282 УК.

Но пока «унижение достоинства» фигурирует в целом ряде дел, и мы считаем, что это, если и соответствует букве закона, не соответствует духу сегодняшнего российского уголовного права и тем более тем границам свободы слова, которые установлены европейской Конвенцией о защите прав человека и основных свобод, как она понимается в практике Европейского суда по правам человека.

Например, в самом конце декабря прокуратура Кабардино-Балкарии обратилась в суд с иском о запрете как экстремистской статьи «Балкария для балкарцев … и Москва для них же, родимых», в которой содержатся лишь намеки на отсталость балкарского народа и распространенную в нем враждебность к кабардинцам и русским (а сразу после Нового года было возбуждено и уголовное дело по ст. 282 УК).

В апреле 2011 года было возбуждено новое дело, касающееся Юрия Мухина, лидера запрещенной «Армии воли народа» и главного редактора запрещенной газеты «Дуэль» (с тех пор и газета «К барьеру», сменившая «Дуэль», была закрыта, и ей на смену пришла газета «Своими именами»). На сей раз антисемит Мухин обвиняется в антисемитизме по ст. 282 УК явно неправомерно: статья «Есть и у меня совет» неприязненна по отношению к евреям, но самое страшное, в чем они обвиняются в статье, это в том, что сначала создали, а потом развалили СССР. Мухину также вменяется в вину то, что он цитировал Гитлера, что само по себе не может считаться преступлением.

Более известный пример – возбуждение уголовного дела по той же статье против известного националистического активиста Константина Крылова за его выступление на митинге «Хватит кормить Кавказ!». В этом выступлении содержались намеки на то, что представители кавказских народов убивают русских и коррумпируют полицию, но не было вообще никаких противозаконных призывов.

Но если в этих случаях можно еще ожидать, что дела до суда не дойдут или обвиняемые будут оправданы (а вопреки распространенному мнению, и то, и другое случается при обвинениях по ст. 282 УК), то калининградский издатель Борис Образцов уже был осужден 19 сентября 2011 г. по ч. 1 ст. 282 УК к выплате штрафа в 110 тысяч рублей за печатные нападки на Русскую православную церковь. Образцов высказался и по поводу религиозных людей в целом, но даже самое жесткое высказывание в статье – «Религия – это сочетание лохов, которых разводят, и подонков, стоящих во главе любой религиозной организации» – явно не столь агрессивно, чтобы из-за него прибегать к уголовному преследованию.

На наш взгляд, здесь надо принимать во внимание, по крайней мере, три обстоятельства. Во-первых, в статье не было вообще никаких призывов, а само по себе унижение достоинства граждан является слабым и довольно сомнительным составом в уголовном законе, особенно теперь, когда в декабре 2011 года были декриминализованы такие деяния, как оскорбление и клевета. Во-вторых, не была в должной мере принята во внимание позиция Верховного суда, который в июньском Постановлении записал, что «критика… религиозных объединений, … религиозных убеждений, … или религиозных обычаев сама по себе не должна рассматриваться как действие, направленное на возбуждение ненависти или вражды«, хотя Верховный суд тут и не говорит об унижении достоинства. В-третьих, вообще явно не был учтен критерий общественной опасности деяния, критически важный для признания такового преступным согласно ч. 2 ст. 14 УК: выступление Образцова, весьма типичное для обыденной антицерковной риторики, вряд ли действительно задело многих.

Но дело на этом не закончилось. В середине ноября кто-то сдублировал в интернете текст Образцова (а на самом деле, его частично дублировали тогда многие), и это стало основанием для заведения второго уголовного дела – уже по факту повторной публикации. Пока, правда, непонятно, как обвинение будет доказывать, что осуществил ее именно Образцов. 5 декабря у него были проведены обыски, а 13 декабря Президиум Калининградского областного суда в рамках надзора обязал суд Ленинградского района Калининграда рассмотреть заявление прокурора о признании злополучного текста экстремистским[10]. Здесь, кстати, выявился интересный процессуальный спор: ранее районный и областной суды не хотели этого делать, так как считали неправильным рассматривать административное дело о тексте параллельно с уголовным делом о нем же. Но вот Президиум облсуда решил иначе.

Мы не раз уже вынуждены были повторять, что утверждение превосходства и исключительности религиозных убеждений никак не могут быть основанием для преследования – как уголовного, так и административного. Хотя наши законы, увы, можно понимать и так, что такие высказывания криминальны, даже элементарный здравый смысл подсказывает, что утверждение исключительности именно своей веры (своей религии или своей интерпретации религии) – естественная и практически всеобщая черта религиозности как таковой. Конечно, на основе того, что обычно называют «фанатичной верой», могут совершаться преступления, но это не повод запрещать проявления такой веры, некриминальные в каком-то другом смысле.

2011 год принес новые преследования, основанные исключительно на этих шатких основаниях (примеры см. в следующем разделе доклада). Разумеется, такие преследования чрезвычайно избирательны, так как действительно систематические преследования за утверждение религиозной исключительности просто невозможны.

Основанием для преследования становится уже и утверждение исключительности политических взглядов, хотя это противоречит антиэкстремистскому законодательству даже в его нынешнем виде. Политическая и идеологическая вражда является, согласно УК, отягчающим обстоятельством для любого преступления наравне с враждой расовой, религиозной и т.п. Но ст. 282 УК, криминализующая публичные высказывания, направленные на возбуждение разного рода вражды, исключает такие ее виды, как политическая и идеологическая. Проще говоря, возбуждение вражды между политическими и идеологическими противниками – не преступление. Однако такое исключение в «принуждении к толерантности», видимо, представляется некоторым неоправданным, и способ обойти это исключение был найден.

24 июня 2011 г. прокуратура Республики Татарстан объявила предостережение о недопустимости осуществления экстремистской деятельности пользователю сети «В контакте» Роману Ильину, администратору группы «Автономное действие (Казань)». По мнению прокуратуры, содержание манифеста либертарного коммунизма, которому привержено «Автономное действие», «детерминирует» социальную вражду между группами сторонников и не-сторонников этого течения. Таким образом, прокуратура фактически готовится квалифицировать действия казанских «автономов» как возбуждение вражды к «социальной группе» их политических оппонентов. Помимо очередного очевидного злоупотребления понятием «социальная группа», мы видим здесь попытку криминализовать выражение политических взглядов (пусть в данном случае – несомненно радикальных) как таковое.

Нет сомнения, что все то, что запрещено офлайн, запрещено и онлайн. И уже существует весьма значительный массив антиэкстремистского правоприменения по высказываниям, сделанным в интернете. В этом правоприменении есть свои успехи (скорее количественные) и серьезные проблемы, о которых мы не раз писали, но которые не исчезают, а напротив, проявляются все чаще. Это не считая собственно тех случаев, когда тот или иной материал в интернете запрещается по существу неправомерно.

Во-первых, обвинение и суд совершенно не приучены учитывать степень публичности высказывания как важный критерий его общественной опасности. И уж совсем это не учитывается применительно к интернету, где степень публичности действительно не так просто оценить[11].

Во-вторых, сохраняется проблема удаления материалов из сети. Удалять материалы просто по запросу правоохранительных органов – дело добровольного выбора, так как обязательной силы такие запросы не имеют. Но нередко владельцы сайтов или провайдеры хостинга сами соглашаются, что тот или иной материал должен быть удален, так как, вероятно, нарушает закон и их собственные правила (а у ответственных хостинг-провайдеров обычно есть вполне разумные собственные ограничения для размещаемых материалов). Проблемы начинаются, если материал по доброй воле не удаляют.

Есть два законных механизма обеспечения решений о запрете того или иного материала применительно к интернету. Первый – адресное судебное решение об удалении, которое является обязательным для отечественных хостеров и владельцев сайтов (аккаунтов в социальной сети и т.д.), но к нему редко прибегают, так как для этого надо фактически принять два решения: признать материал экстремистским и вынести решение по конкретному его размещению. Второй механизм – судебное решение о блокировке доступа к запрещенному материалу, адресованное одному или многим провайдерам доступа.

Зачастую судебное решение в обоих механизмах подменяется простым требованием правоохранительных органов, чего, как мы полагаем, недостаточно, так как здесь, как правило, имеет место разногласие, которое следовало бы разрешать в суде. Дело в том, что закон «О связи» предписывает исполнять «мотивированные требования» правоохранительных органов, но применительно к «экстремистскому контенту» пока нет общепринятого понимания, как должна выглядеть эта мотивировка.

Между тем новый обертон внес вступивший в силу 1 марта 2011 г. новый закон «О полиции». В отличие от предыдущего закона «О милиции», этот закон утверждает, что представления органов полиции «об устранении причин и условий, способствующих реализации угроз безопасности граждан и общественной безопасности, совершению преступлений и административных правонарушений« являются обязательными к исполнению. До сих пор эта новелла никак не себя не проявила в сфере антиэкстремизма, но, несомненно, еще проявит.

В 2011 году отмечено немало случаев и судебной, и внесудебной блокировки сайтов, как правило, из-за наличия на них буквально одного-двух запрещенных ранее материалов (хотя часто конкретные основания блокировки не публикуются). Есть сомнения, что во всех этих случаях правоохранительные органы сперва просили владельцев сайта или хостинг-провайдера удалить сами эти материалы. Метод блокировки, все шире применяемый, тоже чреват проблемами, о которых мы уже писали ранее[12].

Провайдеры интернета не раз пытались настаивать, что они не могут нести ответственность за материалы, которые читают, смотрят и слушают их клиенты, и более того, попытка повлиять на это стала бы нарушением контрактных обязательств или даже попыткой цензуры. Если спор доходил до суда, провайдеры чаще проигрывали, чем выигрывали. Как правило, речь шла о блокировке доступа к отдельным сайтам Свидетелей Иеговы или нацболов, сайтам с запрещенными мусульманскими или националистическими материалами. Но иногда требования блокировки носили более массивный характер: в Тольятти прокуратура потребовала от ряда местных провайдеров заблокировать доступ сразу к 100 сайтам, и суд утвердил это требование по 80 из них.

Наибольший урон наносит такое явно несоразмерное решение, как блокировка целого сайта из-за отдельных материалов на нем. По крайней мере, несоразмерность и несправедливость такого решения очевидна в тех случаях, когда отдельные запрещенные судом материалы явно нетипичны для данного сайта. Самым ярким примером было вынесенное в Хабаровском крае абсурдное решение о запрете YouTube и еще нескольких всемирно известных сервисов только из-за отдельных материалов, но оно было отменено. Зато не было отменено и вступило в силу не менее нелепое решение одного из судов города Ульяновска о запрете из-за нескольких националистических материалов популярного в России сервиса liveinternet.ru и популярного татарского портала tatarlar.ru.

Явно репрессивный уклон, который приобрели обеспечительные антиэкстремистские меры в интернете, показательно проявился в деле о запрете национал-большевистских сайтов в Хабаровске. А главное – это дело создало важный прецедент.

В деле о блокировке доступа к сайтам нацболов, которое было возбуждено по требованию прокуратуры Хабаровска еще в 2009 году, Центральный районный суд Хабаровска 2 февраля 2010 г. и за ним краевой суд 28 апреля 2010 г. приняли сторону провайдера, так как у прокуратуры не имелось явных законных оснований требовать блокировки сайта. И действительно, запрещена была партия НБП, но не ее сайты, и ни из какого закона не следует, что одно подразумевает другое (да и на практике считается, что материалы запрещенной организации надо запрещать отдельным судебным решением). Кроме того, хабаровские суды тогда решили, что провайдер доступа не занимается распространением материалов.

Но Генеральная прокуратура обжаловала эти решения в Верховном суде, и судебная коллегия Верховного суда по гражданским делам вернула дело на повторное рассмотрение, а попутно приняла 10 мая 2011 г. Определение № 58-Впр11-2[13], которое имеет более общее значение.

Верховный суд утверждает в этом Определении, что, предоставляя возможность доступа к запрещенной информации, провайдер превращается в ее распространителя – только потому, что имеет техническую возможность блокировки. Более того, Верховный суд решил, что блокировка должна осуществляться без судебного решения, только по мотивированному требованию правоохранительных органов, причем не пояснил, какого рода мотивировка тут является достаточной (а именно этот вопрос и является спорным).

Таким образом, сейчас, к сожалению, действует именно такое решение спора о блокировке. Видимо, оно и будет действовать, пока вопрос не будет как-то иначе урегулирован на законодательном уровне. (В самом Хабаровском крае после решения Верховного суда блокировка доступа осуществляется почти без сопротивления.)

К теме блокировки доступа как обеспечительной меры для запрета материалов примыкает тема блокировки сайтов как самостоятельной меры.

В некоторых случаях суд одобрял требование блокировки доступа к сайту на основании того, что сайт принадлежит запрещенной организации. В июне Советский районный суд города Ростова-на-Дону обязал ряд местных интернет-провайдеров заблокировать доступ к сайтам, «которые в своей деятельности использует лидер запрещенного межрегионального общественного движения “Армия воли народа”», а суды в Кирове и Астрахани – к сайтам нацболов. В ноябре-декабре появилось сразу несколько сообщений о блокировке доступа к сайтам Свидетелей Иеговы в разных городах, причем не всегда понятно, было ли судебное решение, или провайдерам хватило предписания правоохранительных органов, и каких именно. 18 мая суд Краснофлотского района Хабаровска утвердил требование блокировки доступа к сайтам нацболов, Свидетелей Иеговы и «Славянского союза» (СС) – явно потому, что они ассоциируются с организациями, запрещенными как экстремистские. Степень оправданности и правомерности самих запретов этих организаций может быть самой разной – от явно неправомерно запрещенных двух региональных организаций Свидетелей Иеговы до правомерно и вполне уместно запрещенного неонацистского СС, но блокировка целых сайтов без дополнительных судебных решений об их запрете не может считаться правомерной. Примечательно, что сайт nbp-info.ru был все же запрещен в Кирове как экстремистский, но не до решения о блокировке доступа к нему, а на месяц позже (остальные так и остаются не запрещенными).

В ряде случаев прокуратура успешно добивалась блокировки сайтов не потому, что обнаружила там запрещенные материалы, а потому, что сама усмотрела некое экстремистское содержание на этих сайтах и на этом основании потребовала блокировки доступа к ним. Судебные решения о блокировке доступа сразу к десяткам сайтов выносились в 2011 году в Тольятти и Хабаровске. Трудно предположить, что контент сразу многих сайтов всерьез изучался в судебном заседании. Фактически, в таких случаях решение о блокировке доступа подменяет, пусть на местном уровне, судебное решение о запрете соответствующих материалов. Но – вне зависимости от оправданности таких мер с точки зрения общественности безопасности и иных соображений – следует признать, что законом «О противодействии экстремистской деятельности» блокировка без запрета не предусмотрена. Однако де-факто этот новый запретительный механизм формируется и применяется все шире. До чего-то, подобного «Великой китайской стене», еще далеко, но правоохранительные органы стихийно двигаются именно в эту сторону.

В-третьих, проблемы с «экстремистскими материалами» в интернете возникают и у тех организаций, которые просто не имеют к ним никакого отношения и практически не могут способствовать снижению реальной опасности, связанной с некоторыми такими материалами. Речь идет об организациях, предоставляющих гражданам доступ к интернету – о тысячах школ и библиотек, да и о множестве других подобных мест. По логике антиэкстремистского правоприменения, им, как и провайдерам доступа к интернету, вменяется в обязанность блокировать «экстремистский контент». Но как именно они должны это делать, не описано ни в каких законодательных актах.

На практике это означает, что от школ и библиотек требуют, чтобы их компьютеры были снабжены фильтрами, перекрывающими доступ пользователей к «экстремистским материалам» (как и к порнографии, например). В случае, если такая защита пользователя не работает или работает неполноценно, органы прокуратуры выносят предостережения директорам и настаивают на дисциплинарной ответственности виновных. В школы в свое время было централизованно разослано программное обеспечение фильтрации интернета, но вот об обновлении баз данных фильтров школы должны заботиться сами, а на это не хватает ни денег, ни зачастую кадров. Библиотекам подобные фильтры не поставлялись вовсе, а денег на их самостоятельную установку у библиотек, естественно, нет.

Кроме того, наличие фильтров не избавляет учреждения типа школ от проблем с прокуратурой. Ведь никакие фильтры не могут гарантировать, что пользователь не сможет выйти на сайт с какими-то запрещенными материалами. Обычный способ «фильтрации интернета на экстремизм» – блокировка доступа к сайтам, прямо указанным в Федеральном списке экстремистских материалов – является заведомо недостаточным. Проверка же работы фильтра производится обычно просто посредством поиска по определенным ключевым словам – и уж тут сотрудник прокуратуры немедленно получает доступ к множеству страниц, либо действительно похожих на запрещенные судом, либо просто явно содержащих некий подстрекательский контент, который немедленно квалифицируется как «экстремистский». Спорный вопрос, насколько установка фильтров может от чего-то уберечь детей и тем более взрослых, но вот учреждения типа школ и библиотек она превращает в удобную жертву «антиэкстремистской отчетности».

Соответственно, растет количество проверок и разного рода актов прокурорского реагирования, во многих случаях – с дисциплинарными последствиями для сотрудников. По нашим максимально консервативным оценкам[14], до начала 2011 года была вынесена 171 санкция, а за один 2011 год – уже 192.

Как мы уже писали ранее, все чаще жертвами неправомерного или просто неразумного антиэкстремистского правоприменения становятся люди и организации, явно не относящиеся к «подозреваемым в экстремизме», а просто случайно попавшие в поле зрения правоохранительных органов или ставшие удобной мишенью для последних[15].

О проблемах библиотек, зажатых между законом «О библиотечном деле», требующим не ограничивать доступ читателей к фондам, и антиэкстремистским законодательством, требующим исключить массовое распространение запрещенных материалов, мы писали не раз[16].

Можно суммировать эту антибиблиотечную кампанию. Прокуратуры предъявляли библиотекам самые разные претензии, начиная с самого факта наличия в фондах запрещенных материалов (обычно книг), хотя законных оснований для удаления таковых у библиотек нет. Основанием для санкций могли быть:

- отсутствие распечатанного Федерального списка или отсутствие его обновления (что даже технически нелепо, учитывая длину этого документа);

- отсутствие регулярных сверок фондов со списком, а то даже просто отсутствия плана таких сверок;

- отсутствие в положении о библиотеке дежурной фразы о «запрете на распространение экстремистской литературы»;

- отсутствие подписки на «Российскую газету», где публикуется список (хотя он куда оперативнее публикуется на сайте Минюста);

- отсутствие ограничения доступа к книгам из списка (хотя никакого нормативного акта, предусматривающего процедуру такого ограничения, не существует);

- отсутствие эффективной или какой-либо фильтрации «экстремистского контента» в интернете (см. об этом выше).

В 2011 году масштаб кампании стал заметно больше. По нашим, заведомо неполным, данным, с середины 2008 года по конец 2010 года было известно не менее 170 случаев неправомерных санкций в отношении руководства библиотек (включая библиотеки школьные), а только за 2011 год – не менее 138 таких случаев[17].

Санкции стали жестче. Если раньше дело ограничивалось предостережениями и дисциплинарными мерами, то теперь стали выносить приговоры по ст. 20.29 КоАП РФ за хранение в целях массового распространения экстремистских материалов. Фактически, несколько директоров библиотек были оштрафованы за выполнение своих служебных обязанностей.

Например, 4 июля 2011 г. мировой суд в Екатеринбурге признал виновной директора Зональной научной библиотеки Уральского федерального университета Галину Кудряшову. Она была приговорена к штрафу за то, что в фонде были найдены книга А. Окорокова «Фашизм и русская эмиграция» и статья «Чеченская республика» из «Большой энциклопедии» издательства «Терра» (то есть, естественно, весь том этой энциклопедии). Книга Окорокова – это научное издание (неважно, плохое или хорошее), которое никак не может изыматься из университетской научной библиотеки. Тем более это относится к целому тому энциклопедии, вне зависимости от того, насколько разумным был судебный запрет статьи «Чеченская республика».

В январе даже было возбуждено уголовное дело по ст. 282 УК за хранение в московской Библиотеке украинской литературы книг и листовок украинских националистов, в которых, естественно, имелись антироссийские и антирусские высказывания. Но уже летом дело все же было закрыто за отсутствием состава преступления.

Остается добавить, что прокуратура, придираясь к библиотекам, не настроена в целом на «войну до победного конца». На уровне Министерства культуры и Генеральной прокуратуры еще в 2009 году были выработаны вполне практичные и необременительные процедуры доступа к экстремистским материалам на основе инструкций, уже внедренных ведущими столичными библиотеками. И хотя по вине Министерства юстиции соответствующий нормативный акт так и не был принят, наличие регламентированной процедуры вполне может защитить библиотеку[18].

Например, 2 июня 2011 г. прокуратура Омской области обратилась в суд с иском к Омской библиотеке имени Пушкина. Поводом послужил отказ библиотеки изъять из фонда и уничтожить шесть книг, признанных экстремистскими. И уже в июле производство по иску было прекращено, так как областное Министерство культуры разработало специальные регламентирующие документы для библиотек.

Конечно, «случайные прохожие» страдают от антиэкстремистского правоприменения в первую очередь из-за склонности многих офицеров правоохранительных органов к имитации такового.

Ярким образцом такой имитации в 2011 году стало дело о закрытии сайта писателя Леонида Каганова. Каганов, возмущаясь самим фактом запрета текстов, привел в пример одно запрещенное уже антисемитское стихотворение. ФСБ – через год с лишним – обратилась к хостинг-провайдеру, тот – к Каганову, и он заменил стихотворение на пародийный акростих собственного сочинения, первые буквы которого складывались в слова: «В чем проблема стих не тот». Но и это почему-то не помогло, и по требованию ФСБ хостинг-провайдер «Зенон» закрыл сайт Каганова (сайт, разумеется, просто перебрался на другой домен).

Имитацией борьбы с экстремизмом являются многочисленные случаи санкций за демонстрацию нацистской символики вне контекста какой-то неонацистской или вообще националистической пропаганды[19]. Например, в Омске студент был оштрафован за то, что в знак протеста разукрасил свастиками изображения американского флага и президента Буша-младшего.

Сама возможность наказывать за демонстрацию свастики и тому подобных предметов вне соответствующего пропагандистского контекста является очевидным дефектом законодательства, и соответствующие нормы просто не могут последовательно применяться (достаточно вспомнить фильмы о Великой Отечественной войне). Впрочем, на практике суды иногда решают спор в пользу обвиняемого, как это случилось с липецким антикваром Константином Кузьминым, сумевшим доказать, что он торговал наградами нацистской Германии, не выставляя их на всеобщее обозрение.

Наконец, следует упомянуть два уголовных дела о насильственных преступлениях, которые, тем не менее, заслуживают упоминания именно в этом разделе. В обоих случаях некий «экстремистский мотив» был приписан обвиняемым явно без должных оснований. Затруднительно даже каким-то разумным образом объяснить приписывание этого мотива.

Оба случая довольно известны сами по себе. Первый – драка в прямом эфире НТВ 16 сентября между крупными бизнесменами Александром Лебедевым и Сергеем Полонским. Следственный комитет возбудил дело по п. «б» ч. 1 ст. 213 УК, то есть за хулиганство по мотиву ненависти. Невозможно представить, какой род ненависти, предусмотренный УК – политическая, идеологическая, расовая, национальная и социальная – может иметься в виду в этом случае. В декабре суд, несмотря на диковинную квалификацию, отказал в жалобе на возбуждение дела.

Признаки экстремизма обнаружило следствие и в известном бандитском нападении на рок-фестиваль в Миассе в 2010 году. Тогда нападавшие серьезно избили и ранили десятки людей. В результате в отношении 13 из них уже летом 2011 года было закончено следствие (нам неизвестна судьба остальных участников налета), и им были инкриминированы чч. 1, 2 ст. 212 УК («Организация и участие в массовых беспорядках»), а троим из них - и пп. «а», «в» ч. 2 ст. 282 УК («Возбуждение ненависти к социальной группе, совершенное с применением насилия, организованной группой»). В этом случае все дело – в своеобразном понимании термина «социальная группа». Обвинение считает, что преступление было направлено против «социальной группы неформального типа, обладающей такими общими ценностями и интересами, как увлечение рок-музыкой«. Зачем потребовалась обвинению дополнительная квалификация нападения по ст. 282, нам непонятно.

Создание специализированных подразделений по противодействию экстремизму в составе МВД, так называемых центров «Э», принесло немало пользы, но и вызвало вполне обоснованную критику, которая с тех пор только усиливается. Главным позитивным результатом стало повышение качества работы полиции в отношении насильственных преступлений по мотиву ненависти и вообще расследования деятельности действительно опасных групп[20].

Негативные последствия, на наш взгляд, сводятся к тому, что, во-первых, сотрудники центров «Э», переведенные из отделов по борьбе с организованной преступностью, принесли с собой принятые там брутальные методы оперативной работы, а во-вторых, само наличие отдельной структуры со специальной отчетностью должно было способствовать раздуванию этой отчетности за счет малозначительных или вовсе вымышленных преступлений и правонарушений.

Центрам «Э» предъявляют еще три существенные претензии: большое количество процессуальных нарушений разного рода, «профашистские» симпатии части сотрудников и собственно «политический сыск», то есть наблюдение за политическими, гражданскими, религиозными активистами по соображениям, не имеющим отношения к обычному уголовному праву. Эти претензии тоже вполне основательны, но они-то как раз не специфичны именно для данной структуры.

Частые процессуальные нарушения, увы, присущи нашим правоохранительным органам в целом, и центры «Э» на этом фоне не выделяются. Что касается политических и идейных симпатий сотрудников, то ксенофобные предрассудки в полиции в целом распространены в той же степени, что и во всем обществе. К тому же постоянная работа с политическими радикалами не может не оказывать радикализующего влияния на имеющиеся настроения хотя бы части сотрудников (такого рода деформации хорошо известны на других примерах).

Основания говорить о «политическом сыске» неизбежно возникают, когда ведется оперативная работа, связанная с идейно мотивированными преступлениями. Ведь в сферу оперативной работы попадает окружение подозреваемого, которое включает много активистов разного рода, далеких от преступных замыслов. Так происходит в любой стране. В современной России эта проблема усугубляется непомерной широтой определения «экстремизма». Но не самим существованием центров «Э». Пока их не было, те же функции выполняли другие милицейские подразделения. А в последние годы расширение антиэкстремистского правоприменения повлекло и расширение соответствующей оперативной деятельности, так что перечисленные недостатки полиции стали более заметны.

Другое дело, что в рамках большой специализированной структуры вышеуказанные недостатки могут дополнительно развиваться за счет неизбежной «накрутки отчетности» и взаимовлияния сотрудников, поэтому Главному управлению по противодействию экстремизму и его региональным центрам требуется дополнительное внимание со стороны общества.

Мы вынуждены специально обратиться к теме деятельности центров «Э» в этом докладе, поскольку в 2011 году заметно умножились сообщения об их неправомерных действиях. Судя по всему, это связано с общей активизацией политической жизни в предвыборный год, а многие эпизоды – и непосредственно с выборами.

По указанию центров «Э» или прямо их силами осуществлялись изъятия целых тиражей газет (например, «Известий Калининграда» или газеты КПРФ «Пора» в Иркутске) якобы для проведения экспертизы, хотя такая практика очевидно неправомерна. Изъятие тиража предвыборной листовки партии «ПАРНАС» в Ульяновске было мотивировано предполагаемым нарушением норм финансирования агитации, так что непонятно, почему этим должен был заниматься центр «Э».

Впрочем, центры «Э» не так редко занимаются не своим делом. Например, участвуют в облавах на нарушителей миграционного режима. Можно было бы предположить, что они ищут среди «нелегалов» кого-то, кто совершает преступления экстремистской направленности, но, судя по тому, что соответствующие дела нам неизвестны, в данном случае «эшники» просто работают на подхвате.

Но чаще занятие не своим делом – это только видимость, прикрывающая давление на активистов, неугодных то ли кому-то во власти, то ли непосредственно отдельным руководителям антиэкстремистских подразделений. Ярким примером этого является преследование сотрудника петербургского Антидискриминационного центра «Мемориал» Филиппа Костенко. Он неоднократно сообщал об угрозах со стороны сотрудников центра «Э». В декабре 2011 года Костенко был дважды подряд осужден на 15 суток по административным статьям, что само по себе было характерно для декабрьских событий, но примечательно, что на обоих судебных заседаниях, посвященным вовсе не относящимся к их ведомству правонарушениям, присутствовали сотрудники центра «Э», а в первом случае даже сыграли активную роль – суд принял у них в качестве доказательства некую «справку» на Костенко (этот факт был позже успешно обжалован). Буквально в день его освобождения из-под месячного ареста состоялся суд по ранее заведенному против Костенко делу о вандализме, на котором обвинение требовало заключить его под стражу. Суд отказал, но сама попытка не выпустить активиста на свободу налицо. (С тех пор, уже в начале 2012 года, Костенко был жестоко избит неизвестными, но дело по этому факту на момент написания доклада не возбуждено.)

Явно незаконные методы давления применяются в любых подразделениях российской полиции, и их мы даже не рассматриваем. Но и не противозаконные методы морального давления на допрашиваемых – необязательно подозреваемых, чаще просто вызванных на беседу, – которые практикуются в центрах «Э», часто вызывают сомнения. Например, в Саратове от активиста-антифашиста, задержанного в момент распространения антифашистских листовок во время «русского марша», добивались показаний на других левых активистов, угрожая ему наказанием за распространение «нацистской символики» – перечеркнутой свастики на той самой антифашистской листовке.

Свобода совести страдает от неправомерного антиэкстремизма, как минимум, не меньше других гражданских свобод. И если мы говорим именно о применении антиэкстремистского законодательства, то неправомерные (или хотя бы явно чрезмерные) преследования различных религиозных групп количественно превышают неправомерные преследования политических и гражданских активистов, хотя последние и заметнее для общества.

Здесь надо начать с различных мусульманских групп и течений, как собственно религиозных (как последователи Саида Нурси), так и религиозно-политических (включая и отвергающую насилие партию «Хизб ут-Тахрир», и боевые группировки на Северном Кавказе). По сложившейся традиции наиболее опасные группы и течения, связанные с реальным применением насилия (практикующие его или призывающие к нему), как правило, преследуются с использованием антитеррористического законодательства без привлечения антиэкстремистского[21], хотя последнее изредка все же используется тоже[22].

Собственно антиэкстремистское законодательство применяется в первую очередь к партии «Хизб ут-Тахрир», которая была запрещена как террористическая. Такое решение мы считаем неправомерным, так как «Хизб ут-Тахрир» сама не практикует насилие и не призывает к нему (за некоторыми не столь значительными исключениями). Общественная опасность пропаганды «Хизб ут-Тахрир» заслуживает изучения[23], так что какие-то меры в отношении этой организации могли бы быть возможны. Но сейчас люди, обвиняемые в принадлежности к «Хизб ут-Тахрир» чаще всего преследуются только по ст. 282² УК за участие в запрещенной организации, и мы считаем их осужденными неправомерно, так как и сам запрет организации был неправомерен. По данным Елены Рябининой (Институт прав человека), из около 35 известных ей ныне неправомерно или непропорционально сурово осужденных мусульманских активистов, находящихся в заключении, примерно две трети были осуждены именно по обвинениям в причастности к «Хизб ут-Тахрир».

Продолжаются судебные запреты различных партийных материалов, причем содержанием их, похоже, часто не интересуются, так как зачастую запрещаются тексты, сами по себе не содержащие ничего, что соответствовало бы определению экстремизма. Очевидно, материалы рутинно запрещаются по факту их партийности, но это не соответствует закону. Если бы законодатель считал любые материалы запрещенных организаций экстремистскими, это было бы отражено в определении последних в законе.

Мы уже раньше отмечали, что пик кампании против этой партии явно миновал. Следует отметить, что преследования «Хизб ут-Тахрир» географически сейчас очень неравномерны. Основная масса приговоров приходится на Поволжье, преимущественно на Татарстан и Башкортостан. В 2011 году приговоры по этой группировке нам известны только в этих республиках и в Москве – всего 19 осужденных (четверо были осуждены условно, остальные – на сроки от 6 месяцев до 2,5 лет) и все только за участие в организации (ст. 282² УК), а не за содержание их пропаганды. Хотя действует «Хизб ут-Тахрир» гораздо шире и, по некоторым сведениям, даже понемногу выходит из подполья. Это позволяет предположить, что центральные и некоторые региональные власти, не отменяя запрета, стараются проводить в данном случае более гибкую политику. Но, конечно, такие неформальные «послабления» – не лучший способ урегулировать проблему.

Другие религиозно-политические мусульманские организации преследуются в рамках антиэкстремистской кампании в меньшей степени: одни – поскольку к ним применяется, как уже говорилось, антитеррористическое законодательство, другие – ввиду меньшей распространенности. Собственно говоря, преследования членов большинства запрещенных мусульманских организаций нам неизвестны (возможно, эти организации и не ведут никакой деятельности в России). Известны преследования «Таблиги Джамаат», также запрещенной без должных оснований. В 2011 году за участие в этом движении были осуждены два человек в Улан-Удэ, на 10 и 12 месяцев условно, но известны случаи административного давления на группы мусульман, у которых находили тексты, имеющие отношение к «Таблиги Джамаат».

В 2011 году резко активизировалось репрессии против последователей Саида Нурси, хотя для преследования этого течения трудно подобрать какие-то разумные основания. За год 9 человек были осуждены за членство в несуществующей, но, тем не менее, запрещенной организации «Нурджулар»[24], а фактически – за распространение учения Нурси, в том числе целая группа из шести человек в Нижнем Новгороде. Причем четверо из девяти были приговорены к реальным срокам лишения свободы, от 8 месяцев до 1,5 лет[25]. Открыты и новые уголовные дела. В частности, большой резонанс получило дело по ст. 282² УК, заведенное против двоих имамов, Ильхома Меражова и Камиля Одилова[26]. Уже сейчас можно сказать, что последователей Нурси преследуют чаще, чем представителей других религиозных течений.

Именно из-за этого общее количество неправомерно осужденных мусульманских активистов в 2011 году выросло до 30 человек – по сравнению с двумя предыдущими годами, по 14 человек.

Еще больший резонанс, чем дело Меражова, вызвало дело Айдара Хабибуллина, директора издательской группы «Сад», и Эдуарда Габдрахманова, ранее уже отбывшего срок по ст. 282² УК[27]. Оба были арестованы еще в октябре 2010 года и обвиняются в распространении возбуждающих ненависть листовок, а также в хранении боеприпасов. Нам трудно оценить обвинение по существу, так как содержание листовки нам неизвестно, неизвестно, распространяли ли ее обвиняемые, один или оба. Мы также не можем оценить достоверность утверждения защиты о том, что боеприпасы были подкинуты. Можно только утверждать, что хорошо известная издательская деятельность А. Хабибуллина не вяжется с хранением дома гранат. Претензии же к собственно изданиям «Сада» основаны на заключениях экспертов, сумевших усмотреть признаки экстремизма в призывах жить по шариату в средневековом трактате и в обилии сцен насилия в учебнике по военной истории. А первый вице-спикер Совета Федерации Александр Торшин сразу после ареста заявил, что Хабибуллин – «лидер» организации «Нурджулар», занимавшийся подготовкой смертников посредством гипноза[28]. Трудно избавиться от ощущения, что дело, судебное рассмотрение которого началось в сентябре 2011 года, в существенной своей части сфальсифицировано[29].

Впрочем, не всегда обвинения, даже весьма серьезные, удается доказать в суде. Например, 31 мая в Новом Уренгое суд отказался ликвидировать мусульманскую общину «Нур Ислама» на основании неубедительно доказанных фактов распространения запрещенных текстов и никак не документированных оперативных сведений о связях общины с терроризмом (и Верховный суд РФ утвердил это решение).

Европейский суд по правам человека коммуницировал в 2011 году две жалобы разных групп мусульман в связи с запретом в 2007 году соответственно 17 книг, преимущественно салафитских, в Бугуруслане и 14 книг Саида Нурси в Москве. В обоих случаях ЕСПЧ, как положено по процедуре, направил российским властям вопросы. В частности, требуется разъяснить, точно ли были эти запреты «необходимы в демократическом обществе», как этого требуют статьи 9 и 10 Европейской конвенции по правам человека. В бугурусланском деле требуется также разъяснить, не были ли нарушены права заявителей тем, что мусульманская община не была приглашена на судебное заседание.

Разрешение ЕСПЧ первого вопроса может повлиять, наконец, на произвольную практику ограничений на религиозные (а возможно, и иные) публичные высказывания. Второй вопрос, процессуальный по сути, также очень важен: в случае, когда «обвиняемым» в суде является текст, а не человек, необходимо выработать разумные критерии того, какие люди и организации являются заинтересованными сторонами в таком процессе.

Помимо «Хизб ут-Тахрир» и последователей Нурси, одним из приоритетных объектов «противодействия экстремизму» остаются Свидетели Иеговы. Масштаб разноплановых преследований этого религиозного течения растет с каждым годом[30], не прекращаются и обвинения в экстремизме, основанные исключительно на том, что Свидетели утверждают превосходство своей веры.

В отношении Свидетелей в течение года продолжали расследоваться около десятка дел по ст.ст. 282 и 282² УК. Доведенное годом раньше до суда дело по ст. 282 УК против Александра Калистратова, руководителя организации Свидетелей Иеговы Горно-Алтайска, наткнулось на массовое сопротивление правозащитников, включая официальное вмешательство федерального Уполномоченного по правам человека. 14 апреля суд оправдал Калистратова. Прокуратура приговор обжаловала, дело было возвращено на новое рассмотрение, и 3 ноября тот же суд признал Калистратова виновным, правда, вынес довольно мягкий приговор – 100 часов обязательных работ. А 22 декабря этот приговор был отменен Верховным судом Республики Алтай за отсутствием состава преступления.

В течение года судами были запрещены новые проповеднические тексты Свидетелей Иеговы. Принимались решения о блокировке доступа к сайтам Свидетелей. Пытались, с переменным успехом, привлечь самих верующих к административной ответственности за распространение этих материалов. Мы можем констатировать, что Свидетели находятся под постоянным «антиэкстремистским» прессингом.

Борьба с «религиозным экстремизмом» тесно связана в современной России с концепцией «нетрадиционности» тех или иных религий или течений в больших религиях. Поэтому и основными объектами неправомерных антиэкстремистских санкций остаются именно те течения, которые могут быть отнесены к «нетрадиционным», например, такие новые религиозные движения[31], как кришнаиты, саентологи или практикующие Фалунь Дафа.

Церковь саентологии отражает «антиэкстремистские атаки» с переменным успехом. 2 февраля 2011 г. вступило в силу редкое по существу и по аргументации решение Сургутского суда. Суд отменил собственный запрет 29 текстов основателя саентологии Рона Хаббарда, признав такой запрет покушением на свободу совести. Саентологи даже добились исключения этих 29 текстов из Федерального списка экстремистских материалов. Позже в Новом Уренгое не удалось запретить биографию Хаббарда. С другой стороны, в Москве 20 июня и в Набережных Челнах 24 августа два новых больших пакета саентологических материалов были признаны экстремистскими. В Москве продолжает медленно расследоваться дело по ст. 282 УК о распространении саентологических материалов (точнее, одно дело было закрыто, а потом открыто другое).

27 октября 2011 г. Первомайский районный суд Краснодара снова, после длительных тяжб[32], запретил четыре текста, распространяемые последователями религиозной практики Фалунь Дафа, и 26 декабря это решение вступило в силу. В данном случае, кроме основополагающего религиозного трактата «Чжуань Фалунь» и двух информационных листков вполне нейтрального содержания, запрещен был и доклад канадских правозащитников об изъятии органов у практикующих Фалунь Дафа в Китае. Соответственно, экстремизм в данном случае усматривался не только в проповеди превосходства своей веры, но и в высказываниях против правительства Китая.

Большой, в том числе международный, резонанс вызвало дело о запрете основополагающего кришнаитского трактата «Бхагавад-Гита как она есть». Даже привлеченные прокуратурой эксперты заявили в суде, что не видят в комментариях Свами Прабхупады к «Бхагават-Гите» ничего экстремистского. В конце концов, 28 декабря 2011 г. Ленинский районный суд Томска отказался удовлетворить иск прокуратуры, но она обжаловала это решение.

Интересной тяжбой обернулась попытка запретить изображенный на футболке лозунг «Православие или смерть!», характерный для православных фундаменталистов – тоже своего рода религиозного меньшинства[33]. Лозунг понимался прокуратурой как призыв к насилию, хотя используется на практике в смысле готовности хранить верность православию даже ценой жизни. Две московских прокуратуры параллельно предприняли еще в 2010 году подготовку иска, в результате два московских суда приняли противоположные решения относительно экстремистской сущности лозунга. Затем оба решения долго оспаривались обеими сторонами. Та прокуратура, что проиграла иск, фактически отказалась в ноябре его далее поддерживать, и это дело было закрыто. А второе продолжается до сих пор, и оппонентом прокуратуры выступает руководитель мастерской по производству футболок. Он сумел восстановить срок обжалования, но так как запрет вступил в силу, лозунг уже включен в Федеральный список.

2011 год принес новые сюжеты антиэкстремистского преследования за критику религии или профанацию, по мнению прокуратуры, религиозных символов. Главный – описанное выше дело Б. Образцова. Немного ранее, 20 мая блоггер Дмитрий Лебедев был осужден в Гатчине Ленинградской области по ч. 1 ст. 282 УК на 1 год лишения свободы условно за ряд высказываний «В Контакте», оскорбительных для патриарха Кирилла и священнослужителей РПЦ.

В августе была запрещена картина Александра Савко «Нагорная проповедь» из серии «Путешествия Микки Мауса по истории искусства». На репродукции старинной гравюры Савко заменил фигуру Христа фигурой Микки Мауса. Аргументация прокуратуры, принятая судом, основана исключительно на представлении, что манипуляция с гравюрой есть покушение на самого Иисуса Христа и, следовательно, оскорбление чувств верующих. Попытки же как-то соединить эти аргументы с определением экстремистской деятельности в законе выглядели совершенно неубедительными[34].

В предвыборный год было бы естественно ожидать активизации неправомерных действий в отношении оппозиционных политических организаций и гражданских активистов. Такие неправомерные действия, как правило, не связаны собственно с применением антиэкстремистского законодательства, поэтому нижеследующее не может пониматься как доклад о преследованиях активистов в целом. Наша задача скромнее – указать на то, как для этого неправомерно используются именно антиэкстремистские инструменты.

Одним из самых популярных в предвыборный период остается изъятие из оборота агитационных материалов – газет, листовок, видеороликов – по одному только подозрению в экстремизме. Подозрение потом, как правило, снимается, но использовать эти материалы уже поздно. В ходе парламентской кампании 2007 года этот механизм использовался очень широко[35], а кампании 2011 года – гораздо скромнее. Но все же газеты и листовки изымались на корню «для проведения экспертизы» у самых разных организаций – от листовок движения «НаХ-НаХ» и брошюры лидера Национал-социалистической инициативы Дмитрия Боброва до газет КПРФ и «Справедливой России». Подобные случаи отмечались повсеместно, от Читы до Санкт-Петербурга. Возможно, широкое использование этого неприемлемого метода не было спланированной кампанией, но и изолированными эксцессами такую практику не назовешь.

Внесли свою лепту и местные избиркомы. Известны два случая (в Астраханской и Свердловской областях) снятия с эфира рекламных роликов «Справедливой России», в которых избиркомы усмотрели «разжигание социальной розни» к властям (избиркомы не приказывали, а рекомендовали не показывать эти ролики).

В течение 2011 года неправомерным антиэкстремистским преследованиям подвергались самые разные политические активисты.

Начать можно с членов партии «Другая Россия» под руководством Эдуарда Лимонова (не путать с одноименным движением, в которое раньше входили лимоновцы). Сами себя они то называют, то не называют нацболами, но правосудие не видит оснований сомневаться, что они являются именно нацболами, то есть продолжателями дела запрещенной – мы полагаем, в результате судебной ошибки – Национал-большевистской партии, и, наверное, любой политолог с этим согласится. Но продолжение деятельности НБП предполагает преследование по ст. 282² УК и переносится тем самым из области политологии в область права, в которой этот вопрос уже не так прост. Довольно трудно понять, что является именно продолжением деятельности запрещенной организации, а что является просто деятельностью ее бывшего участника, которая сама по себе не запрещена законом, но, естественно, в чем-то похожа на деятельность той организации, в которой активист состоял. Эта непонятная норма в уголовном праве, к сожалению, не получила пока никакого разъяснения, поэтому в конкретных делах суды по своему разумению принимают или отвергают те или иные доказательства того, что налицо именно состав ст. 282² УК. В частности, очевидно, что преследование членов «Другой России» по этой статье УК является весьма избирательным, как это было с нацболами и раньше, когда они прямо так и назывались.

За 2011 год не был осужден ни один нацбол, но это не значит, что уголовные преследования прекратились. Например, в начале года по ст. 282² УК был осужден активист «Другой России» Николай Авдюшенков, но приговор был позже отменен, так как выяснилось, что истек срок давности.

К концу года в разных стадиях расследования находились несколько уголовных дел. Крупнейшее из них – дело санкт-петербургской организации во главе с Андреем Дмитриевым, начатое после ее активного участия в националистической демонстрации 11 декабря 2010 г. Число обвиняемых постепенно доросло до 13 человек (все они находятся под подпиской о невыезде, но один уехал за границу). Само по себе расследование той демонстрации, как и более известных событий того дня в Москве, представляется нам совершенно правомерным. Но с самого начала вызывало подозрение то, что объектом расследования стали именно нацболы, хотя в тот день главная роль принадлежала не им. Впрочем, следствие, завершившееся в ноябре, обошло события 11 декабря стороной и сосредоточилось на доказывании продолжения обвиняемыми деятельности НБП, по ст. 282² УК.

В конце ноября – начале декабря дело по той же статье было возбуждено и в Москве. Но подозреваемых по делу пока нет.

Обвинения по ст.ст. 282 и 282² УК были предъявлены в 2011 году также Игорю Попову и Александру Курову во Владивостоке, а Курову – еще и по ст. 280. Суд по этому делу еще не закончен. Начался также суд в Мурманске над Инной Марининой по ст. 282² УК.

Заметим, параллельно нацболы во Владивостоке были оправданы по обвинению в использовании символики, сходной с нацистской, за листовку против центра «Э», которая действительно содержала изображение, стилизованное под значок гестапо.

7 декабря в Комсомольске-на-Амуре был взят под стражу за нарушение режима домашнего ареста[36] Антон Лукин, обвиняемый по ст. 282². Однако из-под стражи Лукин вышел уже к концу января, и в результате ему и Светлане Кузнецовой были предъявлены другие статьи – п. «а» ч. 2 ст. 282 («Действия, направленные на возбуждение ненависти и вражды, совершенные с применением насилия или с угрозой его применения»), ч. 1 ст. 280 («Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности») и ч. 3 ст. 212 УК («Призывы к массовым беспорядкам») - за распространение листовки "Победа будет за нами!" и газеты "Высшая мера". Рассмотрение дела в суде началось в феврале 2012 года. К сожалению, нам неизвестно содержание материалов, в распространении которых обвиняются Лукин и Кузнецова, так что мы не можем оценить степень правомерности обвинения.

Одним из самых важных сегодняшних феноменов радикальной политики являются сложные взаимоотношения в треугольнике «полиция – ультраправые – ультралевые». И один из наиболее обсуждаемых аспектов этих взаимоотношений – преследования, которым правоохранительные органы подвергают крайне левых и антифашистских активистов именно за их антифашистскую деятельность. Нет сомнения, что такое явление, как нападения «боевых антифа» на ультраправых, существует, то есть во имя антифашистских идей совершается довольно много насильственных преступлений. Соответственно, неизбежно уголовное расследование, зачастую включающее всевозможные неправомерные действия, в том числе привлечение к ответственности невиновных и «рутинные», тем более для радикальной молодежи, избиения при задержаниях и допросах.

Чтобы юридически квалифицировать нападения на ультраправых как преступления экстремистского характера, должен быть указан соответствующий мотив. Вот с этим обычно и возникают проблемы. Например, в деле пятерых нижегородских молодых антифашистов обвинение предъявлено в ряде насильственных преступлений (доказанность которых вызывает сомнения, но это – отдельная проблема) и создании для этой цели экстремистского сообщества, мотив деятельности которого описывался, помимо «установления анархии«, как «применение насилия по мотивам идеологической ненависти и вражды в отношении социальных групп “скинхеды, футбольные фанаты” и “состоятельные граждане России”«. В очередной раз мы сталкиваемся с совершенно произвольным использованием выражения «социальная группа». И неразумно инкриминировать вражду к «скинхедам» группе, которую следствие называет «красными скинхедами».

Нижегородское дело было передано в суд только в феврале 2012 года. Но в Санкт-Петербурге похожее дело о нападениях на ультраправых закончилось еще в январе 2011 года осуждением четырех человек к условному лишению свободы по п. «а» ч. 2 ст. 282 УК за «унижение достоинства группы лиц по признакам принадлежности к какой-либо социальной группе, публично, с применением насилия«. И «социальная группа» была при этом обозначена так: «русские националисты».

Дело, повторим, не в том, что нападения на «русских националистов» менее криминальны, чем любые другие нападения, а именно в нелепой квалификации этого деяния. Такое использование присутствующего в УК понятия «мотив ненависти» попирает здравый смысл в части понимания «социальной группы» и искажает суть самого понятия hate crimes (в русском варианте – «преступления по мотиву ненависти»), призванного создавать дополнительную защиту не любым мыслимым множествам людей, но именно уязвимым социальным группам и слоям.

В предыдущие годы в обвинительных заключениях и приговорах чаще всего фигурировали такие «социальные группы», как представители власти и сотрудники правоохранительных органов. Однако, похоже, в 2011 году в этой тенденции наметился перелом, причем наметился он еще до июньских разъяснений Верховного суда относительно критики властей.

За прошлый год нам известно только одно судебное решение, основанное на защите властей как «социальной группы». Левый активист Андрей Кутузов был осужден по ст. 280 УК («Публичные призывы к экстремистской деятельности») на два года лишения свободы условно за распространение листовки с призывами применять насилие против полиции. Снова последняя была признана защищаемой социальной группой. Впрочем, дело в целом выглядит неубедительно: листовка, в изготовлении и распространении которой обвинили Кутузова, имеет явные признаки фальсификации.

В мае в Магнитогорске в защиту той же «социальной группы» было возбуждено уголовное дело по ст. 282 УК по факту публикации в интернете видеоролика под названием «Фашисты в погонах». Это совершенно неправомерное дело расследуется до сих пор и фактически направлено против местных профсоюзных активистов Андрея и Олеси Романовых.

Самым известным делом такого рода стало дело против членов арт-группы «Война» Олега Воротникова и Леонида Николаева за переворачивание милицейской машины, совершенное еще в 2010 году. Акция «Дворцовый переворот» была квалифицирована как хулиганство по мотиву ненависти к социальной группе милиционеров. Однако летом 2011 года привлеченные к делу эксперты пришли к выводу, что милиция не является социальной группой, и таким образом обвинение в хулиганстве отпало (так как, согласно странной диспозиции ст. 213 УК, хулиганство возможно или с использованием оружия, или по мотиву ненависти; оружие явно не использовалось). В результате 1 декабря дело по ст. 213 было закрыто (со второй попытки)[37]. Следствие при этом отказалось от преследования обвиняемых по ч. 1 ст. 167 УК («Умышленное уничтожение или повреждение имущества») «так как имущественный ущерб, причиненный действиями последних, не является значительным для ГУВД по Санкт-Петербургу и Ленинградской области как юридическому лицу«.

Впрочем, против Воротникова возбуждено еще одно дело – о нападении на полицейских в ходе митинга 31 марта. В этом деле обвинение тоже выглядит странно. Применение ст. 319 («Публичное оскорбление представителя власти при исполнении им своих должностных обязанностей или в связи с их исполнением») и ч. 1 ст. 318 («Применение насилия, не опасного для жизни или здоровья, либо угроза применения насилия в отношении представителя власти или его близких в связи с исполнением им своих должностных обязанностей») выглядит убедительно, но к ним зачем-то добавлено все то же хулиганство по мотиву ненависти.

Другой пример перелома тенденции: именно из-за отказа признать власти защищаемой группой было снято обвинение по ст. 282 УК с активиста «Левого фронта» Анатолия Юрковца, осужденного 3 февраля в Омске за драку с политическими оппонентами[38].

Зато постепенно входит в практику обвинение в действиях по мотиву политической и идеологической вражды. Собственно, С. Юрковец был осужден по п. «б» ч. 1 ст. 213 («Хулиганство по мотивам политической, идеологической ненависти или вражды») и ст. 329 («Надругательство над Государственным флагом РФ»). Драка как таковая, несомненно, была мотивирована политической враждой, но квалификация по ст. 213 УК все равно представляется странной: трудно представить сочетание хулиганского мотива и мотива политической ненависти в одном деянии. Очевидно, состав ст. 213 УК должен быть скорректирован, чтобы избежать такого рода противоречий, а действия человека, осужденного за драку по мотиву политической вражды, могли бы быть квалифицированы по статье, соответствующей нанесенному ущербу (от побоев до убийства).

В феврале началось еще более удивительное дело о политической вражде. Трое анархистов в Барнауле были обвинены в том, что на просветительском плакате, изображающем разные микробы венерических заболеваний и слоган «Тебе нужны такие попутчики?», наклеили микробам головы известных политиков, начиная с Путина и Медведева. Эти действия были квалифицированы как ч. 2 ст. 213 УК («Хулиганство по мотиву политической ненависти, совершенное группой лиц по предварительному сговору»). Следствие продолжается.

Неправомерные преследования мы не раз фиксировали и по отношению к националистам (как к русским этнонационалистам, так и к иным). В 2011 году, помимо вышеупомянутого дела К. Крылова, мы не можем назвать других явно неправомерно возбужденных уголовных дел (хотя спорные случаи, разумеется, есть). Зато были другие, не столь значительные, эпизоды, например, изъятие для проверки целого тираж брошюры.

Интересный пример – требование прокуратуры к двум казачьим организациям, в Калужской области и в Ставропольском крае, отменить дискриминационное, с точки зрения прокуратуры, положение устава, что членами организации могут быть только православные. Дискриминация определяется в российском законодательстве как нарушение прав по дискриминационному признаку. Но у российского гражданина нет права состоять в общественной организации по своему выбору, это также не может быть сочтено законным интересом, и законодатель не ограничил организации в определении критериев членства в них.

Постепенно наращивается давление на партию «Воля» Светланы Пеуновой. Мировоззрение этой организации сочетает элементы этнонационализма, сталинизма и собственных мистических воззрений лидера. Партия активно участвует в политической жизни (С. Пеунова даже пыталась в 2012 году баллотироваться в президенты, но не собрала требуемого количества подписей), распространяет книги Пеуновой, газеты и листовки. Все эти тексты сочетают эмоциональную критику политического режима и современного чиновничества с рассуждениями общего характера и литературными опытами, порой вызывающими сомнения в интеллектуальной адекватности авторов.

В 2011 году была закрыто явно неправомерное уголовное дело против хабаровской активистки «Воли» Натальи Игнатьевой за сатирическое стихотворение, зато было открыты два новых, в Вологде и Кирове, по фактам распространения листовки «Хотят ли русские войны?». Листовка не содержала противозаконных призывов, самым радикальным в ней был призыв к бойкоту «коррупционных национальных кланов». Во Владимире прокуратура добивается запрета одной из книг С. Пеуновой, судя по всему, за возбуждение вражды к чиновникам.

Продолжается кампания правоохранительных органов против изданий и организаций, ассоциирующихся с публицистом Юрием Мухиным. Мухин и его сторонники сочетают сталинизм и ксенофобию в таких пропорциях, что не раз становились объектами вполне правомерного правоприменения. Но основные репрессивные решения против них основаны на неправомерном запрете листовки «Ты избрал – тебе судить», призывающей изменить Конституцию таким образом, чтобы не угодивших народу чиновников можно было в качестве наказания объявлять вне закона. 22 февраля 2011 г. Судебная коллегия Верховного суда РФ оставила в силе решение Мосгорсуда от 19 октября 2010 г. о запрете мухинского движения «Армия воли народа» (АВН). Против самого Мухина, как уже было сказано, было неправомерно возбуждено уголовное дело по ст. 282 УК по обвинению в антисемитской пропаганде.

21 января было возбуждено, а 28 декабря закрыто дело против челябинского активиста АВН Андрея Ермоленко. Он обвинялся в публикации двух статей, возбуждающих вражду против чиновников и полиции. В конце концов, следователь постановил дело закрыть, опираясь при этом на июньское Постановление пленума Верховного суда, в котором специально подчеркивалось, что критика властей не является преступлением. То, что Постановление уже заработало, внушает определенный оптимизм.

Основной формой «антиэкстремистского» давления на СМИ остаются предупреждения, которые выносят изданиям органы прокуратуры и специализированное правительственное агентство, Роскомнадзор. Прокуратура не публикует статистику этой своей деятельности, а вот Роскомнадзор публикует. За 2011 год он вынес 25 предупреждений редакциям СМИ за осуществление экстремистской деятельности, из которых не менее десятка были вынесены неправомерно.

В спорах о правомерности предупреждений важную роль играет не вполне ясный статус самого акта: является ли предупреждение просто профилактической мерой, способом не дать редакции выйти за рамки закона, или же предупреждение – это начало процедуры закрытия издания? Вообще-то, верно и то, и другое. Конечно, предупреждение имеет профилактический характер, и можно предположить, что крупным СМИ не грозит закрытие по таким основаниям. Но предупреждение, в отличие от предостережения, которое может получить главный редактор, прописано в законе как предпосылка к закрытию издания. На практике наличие двух предупреждений за год (или чуть более) часто становится основанием для подачи иска о закрытии[39]. Поэтому мы считаем, что для вынесения предупреждения надзорный орган должен усмотреть не просто что-то, «чреватое экстремизмом», но реальное, пусть и небольшое, нарушение закона.

Увы, так бывает не всегда. Вот лишь некоторые примеры. Газета «Любимый город» в подмосковной Шатуре и газета «Вечерняя Тюмень» получили предупреждения за цитирование Гитлера в отнюдь не прогитлеровском контексте. Сам предмет претензии очень странен: существующий законодательный запрет на распространение трудов лидеров НСДАП никак не может означать запрет на цитирование. Несколько казачьих газет националистического толка получили целую серию предупреждений. Некоторые из предупреждений были вынесены за статьи, единственный «экстремизм» которых был в призывах создать некую «казачью республику».

Единственной газетой, закрытой в 2011 году за экстремистскую деятельность, стала газета «К барьеру», выпускавшаяся вышеупомянутым Юрием Мухиным. В данном случае решение Мосгорсуда от 13 апреля 2011 г. о закрытии газеты[40] не кажется нам правомерным. Оно было основано на том, что ранее Мухин проиграл в суде, обжалуя оба вынесенных газете предупреждения. Но оба они были неправомерны. Первое относилось к листовке «Ты избрал – тебе судить», о неправомерности запрета которой мы уже не раз писали. Второе – к статье Мухина, в которой был усмотрен антисемитизм. Безусловно, антисемитизм в ней присутствует, но в совершенно не подстрекательской форме (см. выше о заведенном по этому поводу деле).

При этом к газетам Мухина можно было бы предъявить гораздо более существенные претензии. Газета «Своими именами», пришедшая на смену «К барьеру», уже получила два предупреждения за вполне отчетливые призывы к вооруженному восстанию, и Роскомнадзор уже добивается в суде ее закрытия.

Иногда журналистов и главных редакторов привлекают и к уголовной ответственности, чаще всего – по ст. 282 УК. Однако следует признать, что этот механизм давления действует отнюдь не автоматически. Самый значимый и известный пример: 5 июля 2011 г. Верховный суд Дагестана подтвердил оправдание журналистов газеты «Черновик». Не менее важным было прекращение дела журналистов газеты «Вечерняя Тюмень»[41].

Примеров, когда журналисты были бы неправомерно осуждены по ст. 282 УК, мы назвать не можем, помимо описанного выше дела Бориса Образцова, но производство по ряду дел продолжается. Только в конце года началось рассмотрение дела руководителей газеты «Вечерняя Рязань», правда, в этом случае возбуждение вражды вменяется не только к полиции, но и к евреям, и пока перспективы этого процесса неясны.

Антиэкстремистское законодательство применяется в последние годы довольно масштабно. В 2010 году за насильственные преступления по мотиву ненависти было осуждено 297 человек, за вполне реальную пропаганду ненависти – 78, за вандализм по идейным соображениям – 21. В 2011 году цифры были чуть ниже – 189, 75 и 12 соответственно. На этом фоне количество приговоров, которые мы считаем неправомерными, довольно мало, поэтому в предыдущих докладах о «неправомерном антиэкстремизме» мы не пытались представлять статистику. Но на сей раз попробуем, отчасти суммируя изложенное выше.

3 или 4 человека были неправомерно осуждены по ст. 282 УК – Б. Образцов и И. Дедюхова (последняя оштрафована за грубые антисемитские тексты, но без каких-то определенных призывов), а также один последователь Саида Нурси по совокупности со ст. 282² УК. Почти наверняка неправомерно был осужден также упомянутый выше Д. Лебедев.

3 человека были неправомерно осуждены по ст. 280 УК – А. Кутузов и два молодых человека в Кемерово (за антиполицейские листовки; содержание их нам неизвестно, но защита полиции как «социальной группы» неприемлема).

Традиционно большое количество приговоров, которые мы рассматриваем как неправомерные, дает ст. 282² УК. В 2011 году по ней (как и по другим «экстремистским» статьям) не был осужден ни один нацбол. Зато было вынесено немало приговоров за «предполагаемое» членство в запрещенных мусульманских организациях: 9 последователей Саида Нурси, два члена «Таблиги джамаат» и 19 членов «Хизб ут-Тахрир».

Наконец, мы считаем приговор четверым петербургским антифашистам за нападение на неонаци частично неправомерным, так как объект нападения был описан как «социальная группа».

Несмотря на общую тенденцию выносить за ненасильственные «экстремистские» преступления приговоры, не связанные с лишением свободы (чаще всего – это условное приговоры или штрафы), есть и исключения[42]. На 8 месяцев лишения свободы были осуждены двое кемеровских агитаторов, реальные сроки получили трое из шести нижегородских последователей Нурси и еще один – в Оренбурге (но он вышел в январе 2012 года, так как приговор был смягчен до штрафа), а вот за членство в «Хизб ут-Тахрир» были реально посажены все 10 осужденных в Татарстане, оба в Москве и трое из семи в Башкортостане.

Если наши данные по уголовному правоприменению, видимо, полны или почти полны, то применение «антиэкстремистских» статей КоАП известно в гораздо меньшей степени. Приведем хотя бы имеющиеся у нас данные (за вычетом решений, отмененных вышестоящим судом уже в 2012 году).

За массовое распространение экстремистских материалов или за хранение в целях такого распространения, то есть по ст. 20.29 КоАП, были неправомерно оштрафованы 9 человек, включая 5 библиотекарей, а также по крайней мере одно юридическое лицо – колония, в библиотеке которой нашлись книги Свидетелей Иеговы. Как правило, никакого массового распространения вовсе не было, а нередко не было и собственно экстремистского материала. Иногда суд даже принимал в этих вопросах сторону обвиняемого. Так в Перми в двух инстанциях было подтверждено, что цитата из Гитлера сама по себе запрещенным материалом не является.

За публичную демонстрацию нацистской или сходной с ней символики, то есть по ст. 20.3 КоАП РФ, неправомерно оштрафованы 6 человек, включая 4 торговцев антиквариатом.

Федеральный список экстремистских материалов пополнился за 2011 год на 318 пунктов. Не во всех случаях мы можем определенно судить о правомерности запрета, так как мы не всегда знакомы с самим материалом. В ряде случаев материалы явно запрещались просто по ассоциации с запрещенной уже организацией, например, «Хизб ут-Тахрир», но суд вряд ли всерьез анализировал сами запрещаемые тексты.

Несомненно, за прошедший год в список неправомерно включены 16 материалов Свидетелей Иеговы, 4 статьи с одного удаленного уже сайта, обличающего Россию за угнетение малых народов Севера, 1 книга Саида Нурси, 2 футболки с лозунгами «Россия для русскихъ» и «Православие или смерть!», 2 больших интернет-сервиса – www.liveinternet.ru и www.tatarlar.ru и 2 сайта – www.limonka.nbp-info.ru и www.nbp-info.ru, итого – 27 пунктов.

Сложнее вынести однозначное суждение по ряду религиозных, в первую очередь исламских, изданий, в которых читателя явно и довольно настойчиво настраивают против иноверцев, но прямого подстрекательства к каким-то противоправным действиям в текстах нет. В принципе, можно рассматривать такие тексты как возбуждение вражды к иноверцам, поэтому выше они не упомянуты.

Всего мы считаем сомнительным запрет 56 мусульманских материалов, включая материалы «Хизб ут-Тахрир». Некоторые из них определенно не содержат ничего общественно опасного (как, например, два старых номера журнала «Халифат», запрещенные в Москве), хотя некоторые другие, вероятно, имели подстрекательский характер.

Сомнение вызывают также некоторые другие запреты, например, запрет «Завещания русского фашиста» Константина Родзаевского, которое имеет уже только историческое значение. И повторюсь, сомнительными могут оказаться и запреты многих других материалов списка, содержание которых нам неизвестно.

[1] См., например: Левинсон Лев. С экстремизмом будут бороться по-сталински // Российский бюллетень по правам человека. 2002. № 16; Верховский А. Государство против радикального национализма. Что делать и чего не делать? М.: 2002. С. 105–118; Он же. Антиэкстремистское законодательство и злоупотребления при его применении // Центр «СОВА». 2008. 27 мая (http://www.sova-center.ru/racism-xenophobia/publications/2008/05/d13425/).

[2] Подробнее наше понимание «неправомерного антиэкстремизма» описано во введении к: Верховский А. Неправомерное применение антиэкстремистского законодательства в России в 2009 году // Центр «СОВА». 2010. 22 марта (http://www.sova-center.ru/misuse/publications/2010/03/d18261/#r1).

[3] В составлении проекта активную роль играл Центр «СОВА». Проект был вручен Президенту на встрече 5 июля членом Совета Валентином Гефтером, и президент Медведев даже согласился, что здесь есть предмет для озабоченности, но в сентябре Гефтер получил ответ Правового управления Администрации, полностью этот проект отвергающий.

[4] Альперович Вера, Верховский Александр, Юдина Наталия. Между Манежной и Болотной: Ксенофобия и радикальный национализм и противодействие им в 2011 году в России // Центр «СОВА». 2012. 24 февраля (http://www.sova-center.ru/racism-xenophobia/publications/2012/02/d23739/).

[5] Текст Постановления Пленума Верховного суда РФ № 11 «О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности» от 28 июня 2011 года // Сайт Верховного суда РФ. 2011. 29 июня (http://www.supcourt.ru/Show_pdf.php?Id=7315). См. также: Комментарий «СОВЫ» на Постановление Пленума Верховного суда об экстремизме // Центр «СОВА». 2011. 1 июля (http://sova-center.ru/misuse/publications/2011/07/d22010/).

[6] Хотя надо также иметь в виду, что по ст.ст. 280 и 282² выносятся и неправосудные приговоры.

[7] Текст решения ЕСПЧ доступен на сайте Пермского уполномоченного по правам человека (http://ombudsman.perm.ru/_res/fs/file979.doc).

[8] Последний из них: Розальская Мария. Неправомерное применение антиэкстремистского законодательства в России в 2010 году // Центр «СОВА». 2011. 25 марта (http://www.sova-center.ru/misuse/publications/2011/03/d21249/)

[9] П. 2 ст. 14 УК устанавливает: «Не является преступлением действие (бездействие), хотя формально и содержащее признаки какого-либо деяния, предусмотренного настоящим Кодексом, но в силу малозначительности не представляющее общественной опасности».

[10] Неожиданная активизация дела в декабре не имела, насколько нам известно, продолжения в первые полтора месяца 2012 года, хотя Образцов принимал активное участие в протестном движении.

[11] Подробнее об этом см: Альперович В., Верховский А., Юдина Н. Между Манежной и Болотной.

[12] См.: Розальская М. Неправомерное применение антиэкстремистского законодательства в России в 2010 году.

[13] Верховный суд. Определение № 58-Впр11-2 // Сайт Верховного суда Российской Федерации. 2011. 10 мая (http://www.vsrf.ru/print_page.php?id=7647).

[14] О большинстве проверок мы наверняка не знаем. Часто нам известно о проведении целой серии проверок, но не всегда известно количество вынесенных предостережений и иных актов прокурорского реагирования. В таких случаях мы всю серию считали за единицу.

[15] См. об этом Розальская М. Неправомерный антиэкстремизм в первой половине 2011 года.

[16] Подробнее об этом можно прочесть в брошюре, выпущенной Государственной публичной исторической библиотекой России при участии Центра «СОВА»: Работа библиотек с «Федеральным списком экстремистских материалов». М: ГПИБ, 2011.

[17] Метод подсчета – такой же консервативный, как описано выше применительно к проверке интернет-фильтров.

[18] Шаблоны соответствующих документов см.: Работа библиотек с «Федеральным списком экстремистских материалов».

[19] Нам не раз приходилось уже повторять это. См., например: Розальская М. Неправомерный антиэкстремизм в первой половине 2011 года.

[20] См об этом: Альперович В., Верховский А., Юдина Н. Между Манежной и Болотной.

[21] В этой сфере правоохранительные органы тоже нередко идут на неправомерные или хотя бы спорные действия, но это не является предметом данного доклада.

[22] Например, один пропагандист военного джихада был осужден, вполне правомерно, по ст.ст. 280 и 205², то есть за публичные призывы к экстремистской и террористической деятельности.

[23] Верховский А. Является ли «Хизб ут-Тахрир» экстремистской организацией? // Центр «СОВА». 2005. 20 октября (http://www.sova-center.ru/religion/publications/2005/10/d6036/).

[24] Это турецкое слово просто обозначает последователей учения Нурси. Таковые действительно существуют в России, у них есть веб-сайты, определенное влияние в мусульманской среде, но о существовании какой-то единой сети или организации ничего неизвестно, как и о каких бы то ни было противозаконных действиях.

[25] Правда, самый строгий приговор, полтора года лишения свободы, вынесенный Асылжану Келмухамбетову в Оренбурге, был снижен в кассации в январе 2012 года до штрафа (беспрецедентный случай в данной сфере), и он вышел на свободу.

[26] На момент написания доклада подозреваемые не арестованы, следствие продолжается, как и кампания в их защиту.

[27] Осужден Габдрахманов был осужден в 2007 году за распространение листовок «Хизб ут-Тахрир», причем есть веские основания считать, что они были подброшены. Ранее, в 2005 году, Габдрахманова в Башкортостане обвиняли в хранении оружия, но дело было закрыто, а за ним самим признано право на реабилитацию.

[28] В Подмосковье задержан лидер российского крыла псевдосуфийской секты «Нурджулар» Хабибуллин. Готовил смертников гипнозом // ЦентрАзия. 2010. 18 октября (http://www.centrasia.ru/newsA.php?st=1287424140).

[29] 31 января 2012 г. Габдрахманов и Хабибуллин были оба осуждены на 4 года колонии-поселения за хранение боеприпасов и возбуждение ненависти (ч. 1 ст. 222 и ч. 1 ст. 282 УК). Приговор был обжалован.

[30] См.: Сибирева Ольга. Проблемы реализации свободы совести в России в 2011 году // Центр «СОВА». 2012. 1 марта (http://www.sova-center.ru/religion/publications/2012/03/d23788/).

[31] Термин НРД используется здесь в нейтральном религиоведческом смысле. Поскольку сам термин устоялся сравнительно давно, некоторые НРД, такие как Свидетели Иеговы и даже саентологи, уже не такие и новые.

[32] См.: Розальская М. Неправомерное применение антиэкстремистского законодательства в России в 2010 году.

[33] Этот лозунг был использован монахами афонского монастыря Эсфигмену, не признавшими переход на григорианский календарь и отказавшими из-за этого подчиняться Вселенскому патриарху. Черный флаг со словами «Православие или смерть!» был поднят над монастырем, когда его уже осаждала греческая полиция. В России лозунг был подхвачен в начале 2000-х годов фундаменталистским движением против «сатанинских» штрих-кодов, ИНН и прочих символов, оппозиционным руководству РПЦ. Поскольку многие русские православные фундаменталисты являются также русскими националистами, футболку с этим лозунгом продавали вместе с футболкой с лозунгом «Россия для русскихъ!», и дело еще в 2010 году было начато о запрете обоих.

[34] Решение, отмененное было по формальным основаниям, было подтверждено судом 20 декабря.

[35] Верховский А. Антиэкстремистское законодательство и злоупотребления при его применении // Центр «СОВА». 2008. 27 мая (http://www.sova-center.ru/racism-xenophobia/publications/2008/05/d13425).

[36] Под домашним же арестом Лукин находился за нарушение режима условного приговора. Ранее он уже был дважды осужден – по ст. 214 и по ст.ст. 282² и 282² УК.

[37] Уже в феврале 2012 года по требованию прокуратуры следствие было опять возобновлено.

[38] Сам он утверждал, что только защищался в этой драке, но проверить это мы не можем.

[39] Закон предусматривает несколько вариантов процедуры закрытия СМИ, с предупреждениями или без, но это многообразие почти не используется.

[40] Удавшееся со второй попытки; первая попытка была предпринята в 2010 году.

[41] Удивительно, что это дело, закрытое в мае 2011 года, было вновь открыто 19 января 2012 г. и снова закрыто 6 февраля.

[42] Вообще, на момент написания доклада по «экстремистским» статьям, но не за насилие или что-то с ним связанное, находилось в заключении около 30 человек, как правомерно, так и неправомерно осужденных. Подробнее см.: Верховский А. Как отличить узника совести от экстремиста // Ведомости. 2012. 16 марта (http://www.vedomosti.ru/opinion/news/1538712/kandidaty_v_politzaklyuchennye); Список заключенных «экстремистов» // Центр «СОВА». 2012. 16 марта (http://www.sova-center.ru/misuse/publications/2012/03/d23900/).